Люди с чистой совестью
Шрифт:
– По вашему приказанию!..
– гаркнула Ганька на весь штаб.
Привычные ко всяким рапортам писари и те подняли головы от своих бумаг.
Базыма ахнул.
Перед ними стоял небольшого роста казачок. Лихая прическа под бокс, кубанка с малиновым донцем, кавалерийская шинель, волочившаяся по полу, синие галифе, сапоги - все это делало Ганьку неузнаваемой. Вот только голос - несмотря на все усилия говорить хриплым баском, выдавал девушку.
– Как живешь?
– Спасибо, товарищ начштаба!
– В разведке?
– Так точно, товарищ начштаба.
–
– Никак нет, товарищ начштаба!
– Так... Солдат хоть куда... Ну а как воюешь?
Ганька молчит.
– Что, заело язычок?
– Нет, не заело... Какая это война? Так...
– Ого! А начальство что? Не обижает?
– Никак нет. Премного благодарна, товарищ начштаба.
– Солдат получился из девки хоть куда!
– Базыма даже прищелкнул пальцами.
Поговорив еще немного, мы отпустили ее в роту. Но на этом дело не кончилось.
Разведчики невзлюбили Ганьку. Они просто не могли примириться с ее лихостью. Командиры упорно отказывались брать ее на задания, а все старались пристроить к уходу за ранеными или по хозяйственным делам. У нас до сих пор если и ходили девушки в разведку, то в одиночку, без оружия. Это считалось делом женским. Но в боевую разведку, по глубокому убеждению старых разведчиков, женщины не годились. Больше того, слыхал я от них какие-то суеверные намеки: "Баба в разведке добра не жди".
Хлопцы мои, по своему укладу мыслей, кое в чем походили на моряков времен парусного флота.
Но не на ту напали.
Ганька упорно домогалась своего. Иногда, вопреки желанию командира взвода или отделения, все же выпрашивалась в поиск. Внешне подчиняясь дисциплине, она изредка все же выкидывала свои боевые номера. Понимая, что если так будет продолжаться, ее рано или поздно вытурят из разведки, дивчина нашла выход из положения: стала "покупать" разведчиков. Прекрасно зная окружающие села, говоря на местном наречии, она, как никто, умела проникать в тайны отнюдь не военного значения, но оберегавшиеся полещуками не менее военных. Совершенно секретные сведения о дислокации, производственной мощности самогонных аппаратов, о качестве и количестве их продукции и были объектом этой самогонной тактики. А конспирировались самогонные дела от партизан не меньше, чем от немцев. Ганька вызвалась разыскивать аппараты и так ловко справлялась с этим делом, что разведывательные командиры, скрепя сердце, принуждены были признать ее авторитет.
Так к ней и пристало прозвище Анька-самогонщица.
В селе Глушкевичи, находившемся в самом центре пинских болот, мы задумали рискованное дело.
На карте, лежащей на столе у Руднева, был нарисован небольшой паучок с четырьмя черными лапками железных дорог и синими усиками рек, а сбоку надпись: "Сарны". Несколько вечеров просидели мы - Руднев, Ковпак, Базыма, Войцехович и я, - думая, как раздавить нам "паучка". Повторить лельчицкие "партизанские Канны", как шутя прозвал Руднев тот бой, - здесь было невозможно. Город имел значительно больший гарнизон, подступы к нему были не в пользу атакующих, а кроме того, к городу вело много коммуникаций, - здесь-то и была главная для нас опасность. Но это и привлекало нас больше всего.
А
На столе, в хате штаба Ковпака, карта Правобережной Украины. На севере леса и болота Припятского бассейна. На юге - степи. Обозначен уже на карте самодельными отметками появившийся, по приказу Сталина, новый партизанский край. Черными жилками тянутся железные дороги. Узлы: Сарны, Шепетовка, Фастов, Жмеринка... Над картой склонились командиры: Ковпак, Руднев, Базыма, Кульбака, Бережной. Руднев, хмуро теребя ус, говорит задумчиво:
– Не эти же леса, дикие и непролазные болота послали нас завоевывать... Вот...
– он кинул жестом на юг и показал узлы.
Ковпак согласился.
– Верно... Но без базы тоже немного навоюешь... Надо нанести удар...
– он показывает на южные коммуникации.
– Но надо и ноги унести после такого удара...
– добавляет Базыма в развитие этой идеи.
– Так что же? Расширить партизанский край... Организовать новый отряд, - уточняет идею Руднев.
– А если сочетать одно с другим?
– спросил Войцехович несмело и стушевался.
Командиры сразу повернулись на его голос. Он немного осмелел и показал циркулем на Сарны.
– А верно, жирный паучок. Сводку!
– приказал комиссар Горкунову.
Долго читал разведсводку молча.
Да, паучок живет жадной паучьей жизнью... Черные щупальца дорог гонят на фронт боеприпасы, войска...
– Гарнизон большой, - чесал затылок Базыма.
– Разведку какую посылал?
– спросил меня комиссар.
– Боевую... не дошла. Заставы сильные на дорогах.
– Надо было агентурную попробовать, - додумал за меня Базыма.
– Посылал. Только что вернулась. Анька-самогонщица.
Все заулыбались.
– И "языка" привела. Только чудной какой-то. Не то немец, не то поляк. "Проше пане" все говорит.
– Допросил?
– спросил Ковпак.
– Еще не успел.
– А ну, давай их сюда, - махнул рукой командир.
Взгляд его кружит вокруг паучка. Жирный паучок. Щупальца - черные щупальца железных дорог - раскинул он на север, на юг, на запад и, главное, на восток, туда, к Сталинграду.
Вошел комендант, а за ним Анька-самогонщица. Позади - солдат в невиданном еще нами обмундировании.
– Привела жениха, чернявая?
– спросил Ковпак.
– Та привела, товарищ командир Герой Советского Союза, - ответила смело разведчица.
– Да где ты его подцепила?
– Пристал на дорози... Там такое говорить... Тильки трудно разбирать... А так - смехота...
– Немец, или мадьяр, или що воно такое?
– спросил Ковпак, разглядывая форму солдата.
Тот понял и отрицательно замотал головой.
– О нени, нени! Нени герман. Нени герман. Проминте, пан офицер.