Люди сороковых годов
Шрифт:
– Григорий Федосеич, завывай; ты мастер выть-то!
– сказал молодой парень, обращаясь к корявому мужику.
– Сами вы, черти, мастера!
– выругался тот.
– Как же ты, братец, ругаешься; гроб несешь и ругаешься, а еще грамотный!
– укорял его молодой парень.
– Он ведь только на блины, да на кутью выть-то любит, а без этого не станет!
– объяснил про Григорья Федосеева другой мужик.
– Ты-то пуще станешь!
– отругивался и от него Григорий Федосеич.
Прочие мужики ухмылялись и усмехались,
В доме Парфена Ермолаева, должно быть, сильно перепугались, когда увидали, что гроб несут назад, а особенно - девушка-работница...
– Матушка, гроб-то Анны назад несут!
– воскликнула она, первая увидев это и обращаясь к старой хозяйке.
– Ну, вот, матери!.. Господи помилуй!
– произнесла та.
– Анну выкопали и назад принесли!
– сказал и старик, войдя в избу.
– Куда же, баунька, поставить-то ее, поставить-то ее куда?
– спрашивала работница.
– Не ведаю уж!
– отвечала ей старуха.
Парфен в это время сидел на улице, на бревнах, под присмотром сотского. Когда он увидал подходящих с гробом людей, то, заметно побледнев, сейчас же встал на ноги, снял шапку и перекрестился.
Доктор вошел первый в дом Парфена, осмотрел его весь и велел в нем очистить небольшую светелку, как более светлую комнату.
Там разложили на козлах несколько досок и поставили гроб. Открыть его Вихров сначала думал было велеть убийце, но потом сообразил, что это может выйти пытка, - таким образом гроб открыть опять выискался тот же корявый мужик.
– Они на меня, ваше высокородие, все теперь сваливают, - говорил он, заметив, что он один с Вихровым в светелке, - а вот, матерь божия, за все мое рукоприкладство мне только четвертак и дано было.
– А кто такой этот высокий мужик, с которым ты спорил?
– спросил его Вихров.
– Да ведь это сын, ваше высокородие, того мужичка, который купил Парфенку-то в рекруты; вот ему это и не по нутру, что я говорю, - отвечал корявый мужик.
– Ну-те, черти, - крикнул он затем в окно другим понятым, стоявшим на улице, - подите, пособите покойницу-то вынуть из гроба.
Те неохотно и неторопливо вошли в светелку и больше вытряхнули труп из гроба, чем вынули. Вошел потом и доктор.
Он был без сюртука, с засученными рукавами рубашки, в кожаном переднике, с пилой и с ножом в руках; несмотря на свой маленький рост, он в этом виде сделался даже немного страшен. Без всякой церемонии, он вынул из-за своего пояса заткнутые ножницы и разрезал ими на покойнице саван, сарафан и рубашку, начиная с подола до самой шеи, разрезал также и рукава у рубашки, и все это развернул. Понятые отворотились; даже и корявый мужик не смотрел на это. Вихров тоже с величайшим усилием над собой взглянул на покойницу и успел только заметить, что она была недурна лицом и очень еще молода.
– Не угодно ли вам записывать судебно-медицинский осмотр, -
– Ну, смотрите и вы хорошенько!
– прибавил он мужикам уже строго.
Вихров сел и приготовился записывать.
– На теменных костях, - начал доктор громко, как бы диктуя и в то же время касаясь головы трупа, - большой пролом, как бы сделанный твердым и тупым орудием. Смотрите!
– обратился он к понятым.
Некоторые из них, а в том числе и корявый мужик, подошли, посмотрели и отошли.
– А это штука еще лучше!
– произнес доктор как бы про себя и потом снова задиктовал: - Правое ухо до половины оторвано; на шее - три пятна с явными признаками подтеков крови; на груди переломлено и вогнуто вниз два ребра; повреждены легкие и сердце. Внутренности и вскрывать нечего. Смерть прямо от этого и последовала, - видите все это?
Понятые молчали. Высокий мужик как будто бы хотел что-то возразить, но, кажется, не посмел.
– Теперь надобно мужа и домашних привести, чтобы они видели.
Вихров велел.
Те пришли, за исключением девки-работницы. Парень явно трепетал всем телом.
– Видите!
– сказал доктор и показал им голову.
– Видите!
– и он указал на отодранное ухо.
– И вот эти маленькие дырки в полтора вершка величины; ну, и подпишитесь ко всему этому!
– прибавил он, показывая на осмотр, написанный Вихровым.
Тот начал читать бумагу громко и внятно.
Парень стоял все время, отвернувшись от трупа, и, кажется, даже старался не слышать того, что читают. Доктор непременно потребовал, чтобы все мужики дали правые руки для доверия в рукоприкладстве тому же корявому мужику: он, кроме важности, был, как видно, и большой формалист в службе.
– Как бы мне, ваше высокородие, и за это чего не было?
– спросил мужик Вихрова.
– Нет, за это ничего не будет, - успокоил его тот.
Доктор между тем потребовал себе воды; с чрезвычайно серьезною физиономией вымыл себе руки, снял с себя фартук, уложил все свои инструменты в ящик и, не сказав Вихрову ни слова, раскланялся только с ним и, сев в свой тарантасик, сейчас уехал.
По отъезде его труп надобно было снова снести на кладбище и зарыть в могилу.
– Ну, положите, братцы, в гроб покойницу и снесите ее в село, - сказал было Вихров понятым; но те решительно возопияли против того.
– Помилуйте, ваше высокоблагородие, - заговорили они все в один голос, - и то уж мы с ними намаялись: тот раз по их делу таскали-таскали, теперь тоже требуют.
– Пусть сами они свезут!.. Батько-то старик ни черта у них не делает! присовокупил и корявый мужик.
– Да я, пожалуй, свезу, - отвечал старик-отец, кидая вокруг себя какой-то беспокойный взор.
– Подсобите хоть положить-то ее, - прибавил он понятым.
– Да это подсобим, - отвечал корявый мужик и пошел, впрочем, один только подсоблять старику.