Люди сороковых годов
Шрифт:
– Мне каяться, ваше благословение, не в чем.
– Расскажи ты мне, - начал Вихров, - весь последний день перед смертью жены: как и что ты делал, виделся ли с женой и что с ней говорил? Рассказывай все по порядку.
– Я не знаю, ваше благородие, как это сказывать-то.
– Очень просто. Ну, что делал поутру?
– Да теперь уж не помнится, ваше благородие.
– Ну, помнишь, однако, что завтракал?
– Завтракал.
– С женой?
– Со всем семейством.
–
– Потом я словно бы в лес уехал.
– Потом?
– Потом-с приехал, обедали.
– Ну, а виделся с женой?
– Виделся-с.
– О чем же ты говорил с ней?
– Что говорить? Я сказал ей, чтобы шла лошадь мне подсобить отпрячь.
– Что ж она - пособила?
– Нету-тка.
– И что ж, ты за это забранил ее?
– Нет-с.
– Никогда ни за что ее не бранил?
– Нет-с, не бранил.
– Значит, жили душа в душу?
– Жили согласно мы-с!
– Парень при этом вздохнул.
– Стало быть, тебе жаль, что она умерла?
– Кому, ваше благородие, не жаль своей жены, - прибавил он, смотря себе на руки.
– А как вы спали с ней - на одной постели?
– На одной, ваше благородие.
– Это вот та постель, что я видел в сенях с занавеской?
– Да-с.
– А в эту ночь она с тобой тоже спала?
– Со мной-с!
– Но она ведь у вас найдена мертвою на дворе; ну, когда она уходила, ты слышал это или нет?
– Нет, не слыхал, ваше благородие!
– говорил малый, и едва заметная краска пробежала по лицу его.
– Вот видишь, есть подозрение, братец, что жена твоя убита; не подозреваешь ли ты кого-нибудь?
– Кого мне, ваше высокородие, подозревать; никого я не подозреваю.
– Но как же, однако, она умерла там?
– Мало ли, ваше высокородие, люди в одночасье умирают!
– Однако позволь, любезный: у жены твоей, оказалось, голова проломлена, грудь прошиблена, ухо оторвано, - ведь это кто-нибудь сделал же?
– Это, может, ваше высокородие, скотина на нее наступила, как упала она в бесчувствии; лошадь какая или корова на нее наступила.
– Ты думаешь так?
– Думаю, ваше высокородие; все ведь думается; на все придешь.
– А кто же, злодей, это с ней сделал?
– вскричал вдруг Вихров бешеным голосом, вскочив перед парнем и показывая рукой себе на горло - как душат человека.
Голос его так был страшен в эти минуты, что священник даже вскочил с лавки и проговорил:
– Ой, господи помилуй!
Парень затрясся и побледнел.
– Говори, злодей этакий, а не то и себя не пожалею, убью тебя, - ревел между тем Вихров.
Парень окончательно затрясся и опустился медленно на колени.
– Мой грех, ваше благородие, до меня дошел;
– А коли твой, так и прекрасно, - сказал Вихров и сейчас записал его признание в двух словах и просил приложить руку за него священника.
– Давно бы так надо, чем запираться-то, - говорил тот с укором парню.
Последний все стоял на коленях и плакал.
Вихров сказал ему, чтобы он встал, посадил его на лавку и велел ему подать воды выпить.
Малый выпил воды и потер себе грудь.
– Мне легче теперь словно стало, ваше благородие, - проговорил он.
– Еще бы, - сказал Вихров.
– Ты мне должен все рассказать по этому делу.
– Все, ваше высокородие, расскажу.
– Как же ты убил ее?
– спросил Вихров.
– Убил, ваше благородие, как легли мы с ней спать, я и стал ее бранить, пошто она мне лошадь не подсобила отпрячь; она молчит; я ударил ее по щеке, она заплакала навзрыд. Это мне еще пуще досадней стало; я взял да стал ей ухо рвать; она вырвалась и убежала от меня на двор, я нагнал ее, сшиб с ног и начал ее душить.
– Стало быть, ты намерен был ее убить?
– Намерен, ваше благородие, я уже давно все собирался ее убить.
– Но отчего ж у нее эти проломы, если ты только задушил ее?
– Мне опосля показалось, что она маленько все еще трепещет; я взял да через нее раз пять лошадь провел; та, надо полагать, копытом-то и проломила это место, а лошадь-то была кованая.
– Но что же заставило тебя так зверствовать?
– спросил Вихров.
– Не со своего, ваше благородие, разуму делал все это, и другие тоже меня подучали к тому.
– Что же это, работница, что ли, ваша?
– спросил Вихров.
– Она-с и есть, бестия этакая.
Беспрестанное повторение Парфеном слов: ваше высокоблагородие, ваше благословение, вдетая у него в ухе сережка, наконец какой-то щеголеватого покроя кафтан и надетые на ноги старые резиновые калоши - дали Вихрову мысль, что он не простой был деревенский малый.
– Да что ты - мастеровой, что ли, какой-нибудь?
– спросил он его.
– Я - фабричный, ваше высокоблагородие, - отвечал он.
– А, ну теперь оно и понятно: ты там, значит, всем этим добродетелям и научился.
– Уж там точно, ваше высокоблагородие, добру мало научат, - согласился и малый.
– Народ самый отчаянный - все эти фабричные, - подтвердил и священник.
– А давно ли у тебя любовь эта с работницей началась?
– Давно, ваше высокоблагородие, она давно уж у нас тоже живет.
– Стало быть, ты и до женитьбы ее любил?
– Известно, ваше высокородие.
– Отчего же ты не женился на ней?