Люди сороковых годов
Шрифт:
– Что ж на ней жениться-то, - разве она стоит того?
– Поэтому жена твоя тебе больше нравилась, чем она?
– Не то что больше, а что точно, что женщина смиренная была.
– Зачем же ты убил ее?
– По наговорам все.
– Работницы этой?
– Да-с. Все смеялась она: "Жена у тебя дура, да ты ее очень любишь!" Мне это и обидно было, а кто ее знает, другое дело: может, она и отворотного какого дала мне. Так пришло, что женщины видеть почесть не мог: что ни сделает она, все мне было не по нраву!
–
– Смеялась как-то раз: "Ты бы, говорит, жену-то твою утопил в проруби. Что ты, говорит, больно ее бережешь".
– Ну, а где же ты, скажи мне, денег взял, чтобы откупиться на первом следствии?
– Тоже, ваше благородие, добрые люди помогли в том случае.
– Что же, это хозяин, которому ты в рекруты продался?
– Самый он-с, - отвечал откровенно и даже как бы с некоторым удовольствием малый.
– Меня, ваше благородие, при том деле почесть что и не спрашивали: "Чем, говорит, жена твоя умерла? Ударом?" - "Ударом", - говорю; так и порешили дело!
– Что же, ты сам просил хозяина, чтобы он тебя откупил?
– спросил вдруг и почему-то священник.
Ему, кажется, было не совсем приятно, что одного из самых богатых его прихожан путают в дело.
– Он сам, ваше благословение, пожелал того: "Что ты теперь, говорит, у нас пропадешь; мы, говорит, лучше остальные деньги, что тебе следует, внесем начальству, тебя и простят".
– "Вносите", - говорю.
– Болтовня, братец, твоя одна только это!
– проговорил священник.
– Нет, ваше благословение, верно так; всю сущую правду говорю; мне что теперь: себя я не пожалел, что ж мне других-то скрывать?
Всеми этими оговорами, так же как тоном голоса своего и манерами, Парфен все больше и больше становился Вихрову противен. Опросивши его, он велел позвать работницу. Та вошла с лицом красным и, как кажется, заплаканным.
Вихров велел ей стать рядом с Парфеном. Она стала и тотчас же отвернулась от него.
– Скажи, любезная, не находилась ли ты в любовной связи вот с этим Парфеном Ермолаевым?
– начал Вихров.
– Нету-с, как это возможно!
– отвечала она.
Ее синяя шубка и обшитые красным сукном коты тоже бросились Вихрову в глаза.
– Ты всегда в работницах жила?
– спросил он ее.
– Нет, мы по летам только в работницах живем, а по зимам на фабрике шерсть мотаем.
– С одной, значит, фабрики с ним?
– сказал Вихров, указывая девке на Парфена.
– С одной и той же, - отвечала девка.
– Может быть, ты там с ней и слюбился?
– спросил он Парфена.
– И там и здесь, везде-ся-тко!
– отвечал тот.
– Как же ты запираешься? Вот он сам признается в том, - сказал Вихров девке.
– Мало ли что он наболтает; я не то что его, а и никого еще не знаю, отвечала она, потупляя глаза.
– Да, не знаешь, девка, как же! Поди-ко, какая честная!
– возразил ей парень.
–
– Ни единой!..
– подхватил малый.
– Что она, ваше высокородие, запирается!
– отнесся он к Вихрову.
– Я прямо говорю - баловать я с ней баловал, и хозяйку мою бить и даже убить ее - она меня подучала!
Девка при этом заплакала.
– Вот уж это врешь, грех тебе!.. Грех на меня клепать!.. Спросите хоть родителей его!
– говорила она.
– Не было, ах ты, шельма этакая!.. Что моих родителей-то спрашивать; известно, во всем нашем семействе словно, ваше высокородие, неспроста она всех обошла; коли ты запираешься, хочешь - я во всем этом свидетелей могу представить.
– Каких свидетелей? Каких?
– спрашивала девка, еще более покраснев.
– А таких! Знаю уж я каких!
– говорил Парфен.
Девка после этого вдруг обратилась к Вихрову. Тон голоса ее при этом совершенно переменился, глаза сделались какие-то ожесточенные.
– Это точно что! Что говорить, - затараторила она, - гулять - я с ним гуляла, каюсь в том; но чтобы хозяйку его убить научала, - это уж мое почтенье! Никогда слова моего не было ему в том; он не ври, не тяни с собой людей в острог!
– Я потяну, посадят, - говорил парень.
– Нет, врешь, не посадят, - возражала ему бойко девка.
Вихров велел им обоим замолчать и позвал к себе того высокого мужика, отец которого покупал Парфена за свое семейство в рекруты.
– Вот он говорит, - начал он прямо, указывая мужику на Парфена, - что вы деньгами, которые следовали ему за его рекрутчество, закупили чиновников.
Высокий мужик усмехнулся.
– Что мы - осьмиголовые, что ли, что в чужое-то дело нам путаться: бог с ним... Мы найдем и неподсудимых, слободных людей идти за нас! Прежде точно, что уговор промеж нас был, что он поступит за наше семейство в рекруты; а тут, как мы услыхали, что у него дело это затеялось, так сейчас его и оставили.
– Ну, что ж ты на это скажешь?
– обратился Вихров к Парфену.
– Что сказать-то, ваше благородие?.. Его словам веры больше дадут, чем моим.
– Стало быть, ты ничем не можешь доказать против его слов?
– Ничем, - отвечал Парфен утвердительно.
Он уже очень хорошо понял кинутый на нею выразительный взгляд высоким мужиком. Священник тоже поддерживал последнего.
– Это семейство степенное, хорошее, - говорил он.
– Но вы, однако, такие же фабричные?
– обратился Вихров к мужику.
– Нет, сударь, мы скупщики, - отвечал тот.
Вихров на него и на священника посмотрел вопросительно.
– Здесь ведь вот как это идет, - объяснил ему сей последний, фабричные делают у купцов на фабрике сукна простые, крестьянские, только тонкие, а эти вот скупщики берут у них и развозят эти сукна по ярмаркам.