Люди сороковых годов
Шрифт:
Возвратившись из театра в свой неприглядный номер, герой мой предался самым грустным мыслям; между ним и Мари было условлено, что он первоначально спросит ее письмом, когда ему можно будет приехать в Петербург, и она ему ответит, и что еще ответит... так что в этой переписке, по крайней мере, с месяц пройдет; но чем же занять себя в это время? С теперешним обществом города он совершенно не был знаком. Из старых же знакомых Кнопов, со своим ничего не разбирающим зубоскальством, показался ему на этот раз противен, Кергель крайне пошл, а сам Абреев несколько скучноват; и седовласый
– Ничего, я подожду, посижу тут!
– говорила какая-то дама его Михайлу.
Вихров, к ужасу своему, и сквозь сон еще сознал, что это был голос г-жи Огаркиной, супруги станового.
"Зачем это она пришла ко мне?" - думал он, желая в это время куда-нибудь провалиться. Первое его намерение было продолжать спать; но это оказалось совершенно невозможным, потому что становиха, усевшись в соседней комнате на диване, начала беспрестанно ворочаться, пыхтеть, кашлять, так что он, наконец, не вытерпел и, наскоро одевшись, вышел к ней из спальни; лицо у него было страшно сердитое, но становиха этим, кажется, нисколько не смутилась.
– Что, батюшка, больно долго спишь?
– спросила она его самым фамильярным голосом.
– Ах, это вы! Что вам угодно от меня?
– спросил ее, в свою очередь, сколько возможно сухо, Вихров.
– Что угодно? Повидаться с тобой пришла. Что, надолго ли сюда приехал?
– Завтра еду, - отвечал Вихров и дал себе клятву строжайшим образом приказать Михайле ни под каким видом не принимать г-жи Огаркиной.
– Ну, если завтра, так это еще ничего. Я бы и не знала, да сынишко у меня гимназист был в театре и говорит мне: "В театре, говорит, маменька, был сочинитель Вихров и в ложе сидел у губернатора!" Ах, думаю, сокол ясный, опять к нам прилетел, сегодня пошла да и отыскала.
Вихров на все это молчал.
– Губернатор-то, видно, знакомый тебе, приятель, что ли?
– продолжала становая расспрашивать.
– Знакомый, - отвечал Вихров угрюмо.
– Ну, так вот что, он вытурил мужа моего вон. Попроси, чтобы он опять взял его на службу.
– Никакого права я не имею просить его ни о ком и ни о чем, - отвечал Вихров.
– Да полно! Что за пустяки, никакого права не имею! Что у тебя язык отломится от слова-то, что ли?.. Неужели и в самотко не попросишь?
– И в самом деле не попрошу.
– За это тебе бог самому счастья-то не даст в жизни; смотри-ка, какой старый-престарый стал.
Вихров молчал.
– Нам с мужем пить-есть нечего, - без шуток!
– продолжала становая, думая этим его разжалобить.
Но Вихров продолжал молчать.
– Что он других-то становых терпит? Разве они лучше мужа-то моего? Попроси, сделай милость, душенька!
– Не стану я просить, отвяжитесь вы от меня!
– крикнул, наконец, Вихров, окончательно выведенный из себя.
– Ну, паря, люди ныне стали, - продолжала становая, но уходить, кажется, все-таки не думала.
–
– Куда же это идешь?
– спросила становая, несколько уже и сконфуженная таким оборотом дела.
– Куда нужно, - отвечал тот, проворно надевая шинель и уходя из своего номера.
– Так не скажешь губернатору?
– крикнула ему вслед становиха.
– Нет, не скажу!
– отвечал Вихров, садясь на первого попавшегося извозчика, и велел себя везти, куда только он хочет.
– Тьфу, окаянный человек!
– проговорила становиха и пошла, как бы несолоно хлебав, по тротуару.
К вечеру, впрочем, в герое моем поутихла злоба против нее, так что он, приехав к Абрееву, рассказал тому в комическом виде всю эту сцену и даже прибавил:
– Действительно, я думаю, другие становые не лучше же его!
– Во-первых, все-таки получше, а во-вторых, супруг таких не имеют, так что они в стану вдвоем управляли и грабили!
Вихров ничего не нашелся возражать против этого. Абреев потом, как бы вспомнив что-то такое, прибавил:
– Ко мне сейчас почтмейстер заезжал и привез письмо на ваше имя, которое прислано до востребования; а потом ему писало из Петербурга начальство его, чтобы он вручил его вам тотчас, как вы явитесь в город.
Вихров догадался, что письмо это было от Мари; он дрожащими руками принял его от Абреева и поспешно распечатал его. Мари писала ему:
"Мой дорогой друг! Я выдержала первую сцену свидания с известным тебе лицом - ничего, выучилась притворяться и дольше быть и не видеть тебя не могу. Приезжай сейчас; а там, что будет, то будет.
Твоя Мари".
– Вероятно, приятное письмо?
– спросил Абреев, видя, что лицо Вихрова заблистало восторгом.
– Очень! Завтра я еду в Петербург.
– Зачем же так скоро? Погостите еще у нас.
– Нет, мне нужно получить там довольно значительные деньги и сделать некоторые распоряжения по своему имению, - болтал что-то такое Вихров, почти обезумевший от радости.
Ему казалось, что все страдания его в жизни кончились и впереди предстояла только блаженная жизнь около Мари. Он нарочно просидел целый вечер у Абреева, чтобы хоть немного отвлечь себя от переживаемой им радости. Абреев, напротив, был если не грустен, то серьезен и чем-то недоволен.
– Завидую вам, что вы едете в Петербург, - проговорил он.
– Что же, надоела, видно, провинциальная жизнь?
– спросил Вихров.
– Не то что жизнь провинциальная, но эта служба проклятая, - какое обстоятельство у меня вышло: этот вот мой правитель канцелярии, как сами вы, конечно, заметили, человек умный и образованный, но он писать совсем не умеет; пустой бумажонки написать не может.
– Он не привык еще, вероятно, к тому.
– Нет, не то что не привык, а просто у него голова мутна: напичкает в бумагу и того и сего, а что сказать надобно, того не скажет, и при этом самолюбия громаднейшего; не только уж из своих подчиненных ни с кем не советуется, но даже когда я ему начну говорить, что это не так, он отвечает мне на это грубостями.