Люди сороковых годов

Писемский Алексей Феофилактович

– Старший-то в Петербурге остался, - большое место там получил; а младший где-то около Варшавской железной дороги завод, что ли, какой-то завел!.. Сильно, говорят, богатеет - и в здешних-то местах сколько ведь он тоже денег наприобрел - ужасно много!

Вихров, по старому знакомству, дал цирюльнику на чай три рубля серебром, чем тот оставшись крайне доволен, самомоднейшим образом раскланялся с ним и ушел.

Герой мой оделся и поехал к губернатору.

Каждая улица, каждый переулок, каждая тумба, мимо которых он проезжал,

были до гадости ему знакомы; но вот завиднелось вдали и крыльцо губернаторского дома, выкрашенное краской под шатер.

Сколько раз и с каким тяжелым чувством подъезжал Вихров к этому крыльцу, да и он ли один; я думаю, все чиновники и все обыватели то же самое чувствовали! Ему ужасно захотелось поскорей увидать, как себя Абреев держал на этом посту.

В передней, из которой шла парадная лестница, он не увидел ни жандарма, ни полицейского солдата, а его встретил благообразный швейцар; лестница вся уставлена была цветами.

– Сергей Григорьич принимает?
– спросил Вихров.

– Принимает-с! Пожалуйте вверх, - отвечал каким-то необыкновенно ласковым голосом швейцар: ему вряд ли не приказано было как можно вежливей принимать посетителей.

Вихров пошел и в той зале, где некогда репетировался "Гамлет", он тоже не увидал ни адъютанта, ни чиновника, а только стояли два лакея в черных фраках, и на вопрос Вихрова: дома ли губернатор?
– они указали ему на совершенно отворенный кабинет.

Вихров вошел и увидел, что Абреев (по-прежнему очень красивый из себя) разговаривал с сидевшей против него на стуле бедно одетой дамой-старушкой.

– А, Павел Михайлович!
– воскликнул он, увидев Вихрова.
– Как я рад вас видеть; но только две-три минуты терпенья, кончу вот с этой госпожой...

Вихров нарочно отошел в самый дальний угол.

– Ваше превосходительство, - говорила старушка.
– мне никакого сладу с ним нет! Прямо без стыда требует: "Отдайте, говорит, маменька, мне состояние ваше!" - "Ну, я говорю, если ты промотаешь его?" - "А вам, говорит, что за дело? Состояние у всех должно быть общее!" Ну, дам ли я, батюшка, состояние мое, целым веком нажитое, - мотать!

Абреев усмехнулся на это.

– Что ж я для вас в этом случае могу сделать?
– спросил он.

– Да вы, батюшка, вызовите его к себе, - продолжала старушка, - и пугните его хорошенько... "Я, мол, тебя в острог посажу за то, что ты матери не почитаешь!.."

– Никакого права не имею даже вызвать его к себе! Вам гораздо бы лучше было обратиться к какому-нибудь другу вашего дома или, наконец, к предводителю дворянства, которые бы внушили ему более честные правила, а никак уж не ко мне, представителю только полицейско-хозяйственной власти в губернии!
– говорил Абреев; он, видимо, наследовал от матери сильную наклонность выражаться несколько свысока.

– Ваше превосходительство, в ком же нам и защиты искать!
– возражала старушка.
– Я вон тоже с покойным

моим мужем неудовольствия имела (пил он очень и буен в этом виде был), сколько раз к Ивану Алексеичу обращалась; он его иногда по неделе, по две в частном доме держал.

Абреев опять пожал плечами.

– То было, сударыня, одно время, а теперь другое!
– произнес он.

– Времена, ваше превосходительство, все одни и те же... Я, конечно что, как мать, не хотела было и говорить вам: он при мне, при сестрах своих кричит, что бога нет!

– И в этом случае вините себя: зачем вы его так воспитали.

– Что же я его воспитала: я его в гимназии держала до пятого класса, а тут сам же не захотел учиться; стал себя считать умней всех.

– Попросите теперь священника, духовника вашего, чтобы он направил его на более прямой путь.

– Послушает ли уж он священника, - возразила с горькою усмешкою старушка, - коли начальство настоящее ничего не хочет с ним делать, что же может сделать с ним священник?

Абреев и на это только усмехнулся и молчал; молчала также некоторое время и старушка, заметно недовольная им.

– Извините, что обеспокоила вас, - произнесла она, наконец, привставая.

– Извиняюсь и я, что ничем не в состоянии помочь вам, - отвечал ей Абреев, вежливо раскланиваясь.

Старушка ушла.

Сергей Григорьич сейчас же обратился к Вихрову.

– Я надеюсь, что вы приехали разделить со мной тяжелое бремя службы, сказал он.

– Нет, Сергей Григорьич, - возразил Вихров, - я просто приехал повидаться с вами и пожить здесь некоторое время.

– А, это еще любезнее с вашей стороны, - подхватил Абреев, крепко и дружески пожимая его руку.

В это время в кабинет вошел молодой человек и не очень, как видно, умный из лица, в пиджаке, с усами и бородой.

– Сергей Григорьич, - сказал он совершенно фамильярно Абрееву, - у вас тут осталось предписание министра?

– Нет, - отвечал Абреев.

– Да как же нет, оно у вас на столе должно быть, - продолжал молодой человек и начал без всякой церемонии рыться на губернаторском столе, однако бумаги он не нашел.
– В канцелярии она, вероятно, - заключил он и ушел.

Вихров в эти минуты невольно припомнил свое служебное время и свои отношения к начальству, и в душе похвалил Абреева.

– Это, вероятно, ваш правитель канцелярии?
– спросил он.

– Да, - отвечал тот, - когда меня назначили сюда, я не хотел брать какого-нибудь старого дельца, а именно хотел иметь около себя человека молодого, честного, симпатизирующего всем этим новым идеям, особенно ввиду освобождения крестьян.

– А уж есть об этом мысль?

– Больше, чем мысль; комиссия особая на днях об этом откроется!

– То-то мою повесть из крестьянского быта пропустили, - проговорил Вихров.

– Читал я ее; прекрасная вещь, прекрасная!
– сказал Абреев.