Люди сороковых годов
Шрифт:
Разговор между ними стал делаться все более и более одушевленным и откровенным.
– Ты, пожалуй, когда так будешь кутить, так и другого рода развлечения захочешь, - проговорила Мари.
– Какого же?
– Развлечения полюбить другую женщину.
– Очень может быть, - отвечал Вихров откровенно.
– Но в таком случае, пожалуйста, меня не обманывай, а скажи лучше прямо.
– Никак не скажу, потому что если бы этого рода и случилось развлечение, то оно будет чисто временное; опять к вам же вернусь.
– Ну,
– Совершенно знаю, потому что совершенно убежден, что больше всех женщин люблю вас.
– Но за что же именно?
– Вот уж этого никак не могу объяснить: за то, вероятно, что это была первая любовь, которой мы вряд ли не остаемся верными всю жизнь.
– А я думала, что немножко и за другое, - произнесла Мари.
– А именно?
– За согласие во взглядах и убеждениях...
– Может быть, и то!
– подхватил Вихров.
Когда они сели в карету, он велел кучеру ехать не на Литейную, где жил генерал, а к себе на квартиру.
– И это тоже душа простора просит?
– спросила его еще раз Мари.
– И это тоже!
– отвечал Вихров.
Мари возвратилась домой часу во втором. Генерал собирался уже совсем лечь спать.
– Где это ты так долго была?
– спросил он ее с некоторым беспокойством.
– К Донону ужинать с Полем заезжали, - отвечала она, проходя мимо его комнаты, но не заходя к нему.
– А, это хорошо! Что ж вы ужинали?
– спросил ее генерал.
– Да я и не знаю, все очень вкусные вещи.
– Там славно кормят, славно; надобно и мне туда с Эммой съездить! произнес генерал вполголоса и затем задул свечу, отвернулся к стене и заснул мирным сном.
XV
ДРУГОГО РОДА ВЕЧЕР У ПЛАВИНА
Перед масленицей Эйсмонд и Вихров одновременно получили от Плавина печатные пригласительные билеты, которыми он просил их посетить его 11-го числа февраля, в 10 часов вечера.
– Это, надо быть, именины его будут, - сказал генерал.
– Вероятно, - отвечал Вихров.
– А что, вы поедете?
– Не думаю!
– Ну, нет, - что там, поедемте, он человек почтенный; я одиннадцатого числа заеду к вам и непременно утащу вас.
Последнее время генерал заметно заискивал в Вихрове и как бы даже старался снискать его интимную дружбу. 11-го числа часов в 9 вечера он действительно заехал к нему завитой и напомаженный, в полном генеральском мундире, в ленте и звезде.
– Пора, пора!
– говорил он, как-то семеня ногами и имея в одно и то же время какой-то ветреный и сконфуженный вид.
Вихров ушел к себе в спальню одеваться.
– Пожалуй, надобно будет белый галстук надеть?
– спросил он оттуда.
– Непременно-с!
– отвечал генерал, охорашиваясь перед зеркалом и заметно оставаясь доволен своею физиономиею.
– У него все будет знать, прибавил он.
– Знать?
– переспросил Вихров.
– Да-с!
– Вот как!
– произнес герой мой, и (здесь я не могу скрыть) в душе его пошевелилось невольное чувство зависти к прежнему своему сверстнику. "За что же, за что воздают почести этому человеку?" - думал он сам с собой.
В карете генерал, когда они поехали, тоже все как-то поеживался, откашливался; хотел, как видно, что-то такое сказать и не находился; впрочем, и пространство, которое им надобно было проехать до квартиры Плавина, было слишком небольшое, а лошади несли их быстро, так что через какие-нибудь минуты они очутились уже у подъезда знакомого нам казенного дома.
Генерал довольно легко выскочил из кареты; в сенях перед зеркалом он еще раз поправил маленьким гребешком свой хохолок и стал взбираться на лестницу. Вихров следовал за ним. Когда они потом отворили двери в квартиру к Плавину, то Вихрова обдало какой-то совсем не той атмосферой, которую он чувствовал, в первый раз бывши у Плавина. В зале он увидел, что по трем ее стенам стояли, а где и сидели господа во фраках, в белых галстуках и все почти в звездах, а около четвертой, задней стены ее шел буфет с фруктами, оршадом, лимонадом, шампанским; около этого буфета, так же, как и у всех дверей, стояли ливрейные лакеи в чулках и башмаках.
"Что такое, где мы это?" - подумал Вихров.
Самого Плавина он увидел стоявшим в дверях гостиной, высоко и гордо поднявшим свою красивую белокурую голову, и тоже в звезде и в белом галстуке.
Когда Вихров подошел к нему поклониться, Плавин дружески, но заметно свысока и очень недолго пожал ему руку. Генералу же он пожал руку гораздо попродолжительнее и даже сказал при этом что-то такое смешное, так что старик махнул только рукою и пошел далее в гостиную. Между гостями Плавина было очень много статс-секретарей, несколько свитских генералов и даже два-три генерал-адъютанта и один товарищ министра. Вихров начал уже чувствовать, что он обмирает в этом обществе: с кем заговорить, что с собой делать - он решительно не находился... Вдруг вдали, в углу гостиной, он увидел и узнал, к величайшему восторгу своему, еще памятное ему лицо Марьеновского. Как к якорю спасения своего бросился он к нему и, даже не совсем соблюдая приличие, во весь голос закричал ему:
– Марьеновский, здравствуйте! Узнаёте ли вы меня?
Сам Марьеновский был уже совсем седой и несколько даже сгорбленный старик, но тоже со звездой и в белом галстуке. Видно было, что служебные труды и петербургский климат много, если не совсем, разбили его здоровье. Всмотревшись в лицо героя моего, он тоже воскликнул:
– Боже мой! Кажется, господин Вихров!
– Точно так, - отвечал тот, и оба приятеля, не стесняясь тем, что были на модном рауте, расцеловались между собой.
– Я давно слышал, что вы здесь, но решительно не знал - где вас найти, - говорил Марьеновский.