Люди сороковых годов
Шрифт:
– Очень не мудрено...
– произнес Павел.
– Но как же не стыдно было покойному батюшке доверять себя какой-нибудь бабе-дуре.
– Тут уж довериться изволили, - отвечал Кирьян и вздохнул.
– Покойный папенька ваш не то что из поученых барь был, а простой: все равно, что и мужик!
– вмешался в разговор Макар Григорьев.
– Но кто же распоряжался всем, когда отец помер?
– спросил Павел.
– Да эта же самая Катерина Гавриловна Плавина; слава богу, что она и случилась тут: сейчас все ящики, сундуки
– Ну, потом похоронили?
– говорил Павел. Он хотел знать все подробности, сопровождавшие смерть отца.
– Похоронили-с! Господ очень много съехалось; даже вон из Перцова молодая барыня приезжала; только что в церкви постояла, а в усадьбу в дом не поехала.
– Из Перцова?.. Клеопатра Петровна?
– переспросил Павел.
– Да-с, они самые, кажется!.. И как плакать изволили - ужас: пошли с последним-то лобызанием, так на гроб и упали; почесть на руках отнесли их потом оттуда.
"Это что такое?
– подумал Павел, удивленный и пораженный этим известием.
– Что такое эта безумица делает?.. Неужели она еще любит меня, что и ей так дорого все, что касается до меня?"
От Клеопатры Петровны, с самого ее отъезда в деревню, не было ни строчки. Павел недоумевал.
– К тестеньку-то, видно, пожелала приехать и поклониться ему в последний раз, - пробунчал себе под нос Макар Григорьев.
– Но у ней у самой муж умирает?
– спросил Павел Кирьяна.
– Плох, тоже слышно, очень... Кучер ихний при церкви рассказывал о том нашему Петру, - отвечал Кирьян.
– Кучер кучеру там какому-то рассказывал, - перебил, передразнивая Кирьяна, Макар Григорьев.
– А ты вот бумаги-то лучше, что привез, подай барину.
Кирьян на эти слова вынул толстый, завернутый в сахарную бумагу пакет и подал его Павлу. Тот развернул, и первое, что увидел, - это билеты приказа общественного призрения на его имя и тысяч на тридцать.
– Это какие деньги?
– спросил он.
– Папенькины-с. У них так и записка найдена, чтобы эти деньги сейчас с нарочным к вам везти.
– Откуда же он мог их накопить?
– спросил Павел.
– Откуда?
– произнес насмешливо Макар Григорьев.
– Старик хапуга был: одно лесное именье от сплавного леса, чай, тысячи три дает.
– Дает!
– подтвердил и Кирьян.
– А на себя тоже копейки не уболил издержать, - продолжал Макар Григорьев.
– Да уж это точно что, - подтвердил Кирьян.
– Когда вот Павла Михайлыча нет, что люди едят, то и он кушает.
– Дрожал старик надо всем!..
– произнес Макар Григорьев.
– Окромя этих денег, он Воздвиженское еще вам купил, - прибавил он, обращаясь к Павлу.
– Как купил?
– спросил тот с удивлением.
– Куплено-с, - отвечал Кирьян, - перед самой почесть смертью они и крепость на него изволили совершить.
– Но зачем же
– Так наслышно, что сын-то генеральшин женится на миллионерке; ну, так чтобы на свадьбу деньги иметь, - объяснил Кирьян.
– Форс тоже держат, - подхватил Макар Григорьев, - коли на богатой женится, так чтобы она думала, что и он богат; а как окрутят, так после и увидят, что свищ только один, прохвост, больше ничего, по-нашему, по-мужицки, сказать...
– Воздвиженское!.. Воздвиженское теперь мое!
– повторял Павел с заметным удовольствием.
– Папенька так уж нарочно для вас и купили, - продолжал объяснять Кирьян.
– "Пашенька, говорит, всегда хвалил Воздвиженское: вот, говорит, папенька, такую бы нам усадьбу!..
– Ну, так, говорит, пусть он теперь владеет ею, куплю ему на потешку ее!"
Павел опять предался при этом горестным мыслям и воспоминаниям. "Милый, дорогой родитель, - шептал он сам с собой.
– Вся твоя жизнь была заботой обо мне, чтобы как-нибудь устроить мою будущность; малейшее желание мое ты всегда хотел исполнить, а я между тем грубил тебе, огорчал тебя!"
И Павел в самом деле искренно думал, что он совершил против отца страшнейшие злодеяния, и затем он снова перешел к прежней своей мысли почтить память старика серьезно добрым делом.
– Ну вот, мои друзья, ты староста дворовый, - сказал он Кирьяну, - а ты, Макар Григорьев, я уж не знаю какой староста, ты мне второй отец становишься...
– Вона!
– произнес Макар Григорьев насмешливо, но, видимо, тронутый словами Павла.
– Научите вы меня, как мне все мое именье устроить, чтобы всем принадлежащим мне людям было хорошо и привольно; на волю я вас думал отпустить, но Макар Григорьев вот не советует... Что же мне делать после того?
– Да ничего не делать, веста, как и при папеньке было!.. Что еще тут делать?
– перебил Макар Григорьев почти строго Павла, а сам в это время подмигивал ему так, чтобы Кирьян не заметил этого.
– Ничего не надо делать!
– повторил он еще раз и обратился уже к Кирьяну:
– Ты шел бы, паря, домой!.. Отпустите его; он устал тоже с дороги, прибавил он Павлу.
– Пожалуй!
– отвечал Павел, несколько сконфуженный этими словами и распоряжениями Макара Григорьева.
– Так я пойду-с, - сказал Кирьян и потом опять насильственно поцеловал у Павла руку и ушел.
– Что это вы вздор этакой говорите при этом дураке; он приедет, пожалуй, домой и всю вотчину вашу взбунтует...
– начал Макар Григорьев.
– Что же за вздор?
– спросил Павел.
– Как не вздор!.. И на волю-то вас отпущу, и Кирюшка какой-нибудь друг мой, а я уж и батькой вторым стал; разве барину следует так говорить; мы ведь не дорого возьмем и рыло, пожалуй, после того очень поднимем.
– Я не для поднятия вашего рыла это делаю, а чтобы устроить ваше благосостояние, - сказал Павел.