Люди сороковых годов
Шрифт:
– Смотрите, чтобы привередник какой-нибудь не вышел, если купец, да еще богатый.
– Что делать-то, Вихров?.. Бедные на мне не женятся, потому что я сама бедна. Главное, вот что - вы ведь знаете мою историю. Каролина говорит, чтобы я называлась вдовой; но ведь он по бумагам моим увидит, что я замужем не была; а потому я и сказала, чтобы сваха рассказала ему все: зачем же его обманывать!
– Зачем обманывать, не следует; но сами вы будете ли любить его?
– Ну, вот этого не знаю, постараюсь!
– отвечала Анна Ивановна и развела ручками.
– А ведь как, Вихров, мне
– заключила она и надула даже губки; ей, в самом деле, несносно даже было, что все считали точно какою-то обязанностью поухаживать за ней!
– Вам замужество, я полагаю, - начал Павел (у него в голове все-таки было свое), - не может помешать сыграть на театре; вы сыграете, а потом выйдете замуж.
– А как жених узнает и скажет: "Зачем вы со студентами театр играете?" Он и то уж Каролине Карловне говорил: "Зачем это она живет в номерах со студентами?"
– Я и Каролину Карловну приглашу играть, - объяснил ей Павел.
– Разве вот что сделать, - рассуждала между тем Анна Ивановна (ей самой очень хотелось сыграть на театре), - я скажу жениху, что я очень люблю театр. Если он рассердится и запретит мне, тогда зачем мне и замуж за него выходить, а если скажет: "Хорошо, сыграйте", - тогда я буду играть.
– Значит, во всяком случае вы будете играть?
– сказал с удовольствием Павел.
– Во всяком случае!
– отвечала Анна Ивановна, окончательно решившаяся участвовать в спектакле.
– Ну-с, поэтому вы надевайте вашу шляпку, и мы сейчас же поедем на считку в один дом, а я схожу к Каролине Карловне, - и он пошел к m-me Гартунг.
Он застал ее сидящею у окна, очень похудевшую в лице, но в талии как бы несколько даже пополневшую. Он изъяснил ей свою просьбу, чтобы она взялась играть в "Ромео и Юлии" няньку.
Каролина Карловна сначала посмотрела на него с удивлением.
– Где же этот театр у вас будет?
– спросила она.
– В одном доме очень хорошем... Согласитесь, Каролина Карловна.
– Нет, Вихров, не могу, - отвечала она и вздохнула.
– Отчего же не можете?
– Оттого, что мне не до того теперь... не до театров ваших, проговорила Каролина Карловна и потупилась; на глазах у ней навернулись слезы.
Павел подозрительно осмотрел ее стан.
– Неужели - опять?
– спросил он ее.
M-me Гартунг на это только утвердительно кивнула головой.
– Что же, опять злодей Салов?
Каролина Карловна отрицательно покачала головой, к хоть после того, как Павел сделал Каролине Карловне откровенное признание в своей любви, они были совершенно между собой друзья, но все-таки расспрашивать более он не почел себя вправе. Впоследствии он, впрочем, узнал, что виновником нового горя Каролины Карловны был один из таинственных фармацевтов. Русскому она, может быть, не поверила бы более; но против немца устоять не могла!
– Ну, что же делать, очень жаль!
– говорил Павел, находя и со своей стороны совершенно невозможным, чтобы она в этом положении появилась на сцене.
– До свиданья!
– сказал он и ушел опять к Анне Ивановне, которая
Дом князя Курского был барский и не на московский лад, а на петербургский: каменный, двухэтажный, с зеркальным подъездом. Огромную дверь им отмахнул арап швейцар. Когда Павел и Анна Ивановна вошли в сени, арап снял с нее салоп и, перекинув его на руку, видимо, оставался несколько мгновений в недоумении: таких мехов он еще не видывал: салоп у Анны Ивановны был на крашеном заячьем меху. Павел взглянул вверх. Им предстояло проходить по устланной ковром лестнице, уставленной цветами и статуями. Прошли они и очутились в картинной галерее, потом еще в какой-то комнате с шкафами с серебром, и в каждой комнате стояли ливрейные лакеи и с любопытством на них посматривали.
– Господи, куда же мы это попали?
– спросила Анна Ивановна боязливо.
А Павел, напротив, потирал от удовольствия руки, и когда они вошли в залу, предназначенную для театра, он спросил стоявшего тут солидной наружности лакея:
– А что, здесь игрывали театр?
– Игрывали... неоднократно!
– отвечал тот с важностью.
– И какую, я думаю, все чушь, дребедень все французскую, - обратился Павел к Анне Ивановне.
– Ну нет, какую же чушь!..
– возразила она.
Ей очень уж нравились эти мраморные стены и идущие вокруг колонн пунцовые скамейки...
– как же тут играть чушь? Между тем подъехали и другие участвующие. Петин явился в самом оборванном вицмундире; Замин - в каком-то верблюжьего цвета пальто, которое он купил на толкучке, и наконец пришел Неведомов в подряснике. Стоявшие в комнатах лакеи пошли за ним уж по пятам и раскрыли даже от недоумения рты. Они вообще, кажется, опасались, чтобы кто-нибудь из лицедеев не стащил что-нибудь из ценных вещей. Неведомов, войдя и увидев Анну Ивановну, побледнел и отшатнулся немного назад. Павел заметил это и поспешил к нему подойти.
– Разве Анна Ивановна будет с нами играть?
– спросил Неведомов дрожащим голосом.
– Но кому же играть? Клеопатра Петровна не хочет; я и пригласил Анну Ивановну.
– Что же вы мне не сказали того прежде!
– сказал Неведомов.
Анна Ивановна в это время, подняв свою голову, похаживала вдали и как будто бы даже не замечала Неведомова.
– Чем же она вам может помешать?.. Вы, однако, надеюсь, будете играть?
– говорил Павел. Его по преимуществу беспокоило то, чтобы как-нибудь не расстроился театр.
– Не знаю уже теперь!
– проговорил Неведомов, употребляя, как видно, страшные усилия над собой, чтобы поуспокоиться.
"Вот баба нервная!" - думал Павел про себя, отходя от Неведомова.
Петин и Замин, попав в такой богатый дом, тоже как будто присмирели.
– Мучусь и унываю, когда я на сие взираю!
– говорил Замин, поглядывая на стены.
– Арап-то какой важный стоит внизу, - говорил Петин, - без всякой отметины, весь черный.
– Нарочно такого уж и делали, - подтвердил Замин.