Люди в летней ночи
Шрифт:
— Эх, а завтра свадьба. Достойное завершение этого лета! И Ольга будет красоваться у всех на виду. Зато изо всех них я единственный, кто был с нею…
Неподалеку от дома Элиасу повстречался сам хозяин и спросил, показывая белые зубы:
— Ну, как насчет участка для строительства?
И Элиас ответил веселым, дурашливым тоном:
— Беда, ничего не получается. Уж как я тут за одной ухлестывал, а чертова девка дала мне от ворот поворот.
Блестящие зубы скрылись в черной бороде, у хозяина был вид человека, которому самым бесстыдным образом показали язык. Слова продолжали разговор, начатый в канун Иванова дня, но иначе, по-другому, они сошлись в рукопашной схватке из-за какой-то для обоих неясной, давнишней причины… У хозяина уже была заготовлена фраза: «Ждем на свадьбу!» — но он не произнес ее…
Нетерпеливое ожидание свадьбы уже чувствовалось в воздухе. Но Элиас понимал, что пока не осознает значения этого события. Стоило посмотреть, как это случится.
Свадьба
У Ольги были черные волосы и брови, серые глаза и статное крепкое тело. Особенно пышна она была ниже пояса, даже, пожалуй, чрезмерно, так что именно эта область обычно привлекала дерзкие взоры пылких молодых людей. Щиколотки и ступни, напротив, были очень узки, и благодаря этому плотное тело казалось гораздо легче. А выражение затененных глаз словно безмятежно вопрошало: «Ну что, разве мое
Сия девица была единственной дочерью нынешних хозяев Малкамяки, и эта ее свадьба была назначена на некий августовский день, и тогда же она и состоялась. День с утра был ясным, как и положено. Ольга проснулась в своей постели, но вставать не спешила, потому что вместе с пробуждением в сознание ворвалась мысль о сегодняшнем венчании. — Сегодня это произойдет, вон уже и солнце встало. И неумолимо поднимается все выше… В этом ощущении неумолимости есть что-то ужасное, отталкивающее, от чего по всему телу разливается жаркая волна и приливает к голове. Хочется вскочить и бежать куда-то, что-то немедленно делать, каким-нибудь способом отсрочить все это, сбежать от Бруниуса, чтобы никогда больше его не видеть, забраться куда-нибудь подальше и там жить себе поживать на воле… Бруниус приезжает уже сегодня… вдруг его что-то убьет в дороге — разорвет на части… — На некоторое время эта фантазия настолько прельстила воображение Ольги, что она начала сживаться с самой возможностью такого небывалого везения, величайшего счастливого случая. Она воображала, как в траурном платье появится на похоронах Бруниуса и толпы людей будут смотреть на нее и отметят ее пышные формы, вопиющим образом подчеркнутые скорбным одеянием. И она будет чувствовать еще большее удовлетворение при мысли, что она ничего не растратила.
Растраченность… Элиас…
Картина счастливых похорон непосредственно сменилась образом Элиаса. Ею овладело удивительное, небывалое желание кинуться к нему за защитой и уверенность, что он сможет ее защитить. — В нем есть сила, и он единственный, кто видел меня всю — в тот знойный день, и у него поэтому есть власть надо мной. Я уеду вместе с ним, мы подходим друг другу… — Она беспрестанно ворочалась, будто инстинктивно пытаясь оттолкнуть реальность наступившего дня, а ее взбудораженное воображение цеплялось за свои необузданные фантазии. — Вот так; закрыть глаза, так-так, и вместе с Элиасом… О-о, как бежит время, мне придется скоро вставать… приедет Бруниус… венчаться… Я не хочу, я хочу остаться здесь, с закрытыми глазами… — Ольга сжала в объятиях пустоту, напряглась всем телом, и воображение одним мазком нарисовало перед ней все те дерзкие взгляды молодых людей. С зажмуренными глазами, лежа неподвижно, она уже чувствовала, что под защитой всех этих бесчисленных взглядов уносится туда, откуда не будут видны здешние свадебные приготовления. И она парит, парит, как на крыльях… — Я, кажется, засыпаю… — Но едва она заметила, что ее смаривает сон, как тут же очнулась, разбуженная своим наблюдением. И вот в неполных двадцать шесть лет она в последний раз встала со своей девической постели. И в эту минуту второго пробуждения все необузданные фантазии окончательно слетели с нее, и навсегда забылось то летнее переживание, которое только что так жаждала вновь испытать душа, — все это словно осталось в покинутой Ольгой постели. А сама Ольга деловито приступила к лежащему перед ней дню. Только годы спустя в снах она иногда оказывалась в таком положении и настроении, которые были чем-то томительно знакомы ей, но память больше никогда, ни единой тенью не напоминала ей об этих минутах.
До трех часов еще много времени — сейчас девять. Это прекраснейшее утро конца лета, оно течет неторопливо, но многое успевает. К полудню листья берез сверкают на солнце, а тени от качающихся веток скользят вверх и вниз по белым стволам. Листья ольхи оборачиваются к облакам с сияющими кромками тыльной серой стороной, и по всему лиственному склону вверх зябкой дрожью пробегает ветер. Среди яблонь проскальзывает серая пичужка, не ведающая ни о каких свадьбах, а рядом на горячем припеке греется белокрылая бабочка. Другая бабочка вспыхивает чуть поодаль и улетает прочь. Дневное сияние ласково и приятно, оно для тех, кто сетует на быстротечность лета. Уже полдень, но невесту пока видеть не положено никому, кроме тех, кто ее обряжает. Кое-кто из соседей на свадьбу не приглашен, и для них день кажется невозможно долгим. Они дожидаются вечерних сумерек, свадебных увеселений, законного времени всех зевак… Два часа дня, дальние гости уже приехали, гуляют в саду под деревьями, и их нарядный вид окончательно изгоняет будничный дух из окрестных пределов. Кто-то неприглашенный, в простом платье, проходит мимо дома, являя собой нечто столь неуместное и неприличное, что свадебным гостям неловко замечать его, хотя все с ним знакомы. Парадно одетые молодые люди щиплют в ожидании кусты смородины и перебрасываются шутками, в которых слышны томительность и принужденность. Солнце припекает черные костюмы. Поодаль возвышается дом, и в нем наряжают невесту. Элиас среди других гостей, занятых смородиной. Молодые люди вежливы друг с другом и натянуто-веселы.
Начинать еще не время, и с этим ничего не поделаешь. День на удивление хорош, но это второстепенная подробность, столь же неуместная, как прохожий в будничном платье. Никому не придет в голову обращать сейчас на такое внимание. День… с ним связано множество личных событий, происшедших за лето с большинством гостей, и с невестой, и с другими людьми, которых здесь нет. Но те события и те дни не идут сейчас к делу. Ночь все же ближе для присутствующих на свадьбе: лунный сумрак словно нарочно располагает к прогулкам вдвоем или в одиночестве. И все знают, что там, в этой ночи, можно встретить сказочного добродушного гнома, который не желает зла дому, где празднуют свадьбу…
Гости не особенно часто вспоминают о невесте, ее присутствие признается само собой, невеста единственна, как этот праздник. Ее одевают в глубине дома, в самой отдаленной угловой комнате; она уже готова. В зале и в других помещениях шепчутся гости. А в самой отдаленной угловой комнате невеста смотрится в зеркало, и на ее голове фата. Она искоса взглядывает на лежащую за окном долину и видит забытый, истомленный день, печалящийся в ярком солнечном свете, и в ее мозгу в учащенном темпе и в причудливых сочетаниях мелькают давнее прошлое, нынешнее лето и сиюминутное настоящее — смешанные и соединенные в едином взгляде, подаренном ей окрестным пространством. Из залы доносится скрипка. Входит отец — за ней. Невеста делает первые шаги по направлению к зале, и в ее воображении возникает лицо жениха и звучит имя — Бруниус… Бруниус… она как будто только теперь осознает все происходящее. — Бруниус, это тот человек, который был тогда на танцевальном вечере, который ухаживал за ней, писал письма, был здесь в Иванов день, а теперь ждет где-то там, куда ведет меня отец. Бруниус — это не имя мужчины, это название чего-то отвлеченного, и вот рука отца, на которую я опираюсь, она тоже принадлежит этому отвлеченному, названному Бруниусом. Что нам с ним делать на глазах у всех этих людей, специально нарядившихся
По пути от гардеробной к зале Ольга вполне успела почувствовать всю таинственность и капризность силы, подчинившей себе и ее, и отца, и всех гостей. Отец вел ее, она шла, а взгляды гостей впитывали увиденное и подталкивали ее. Ничего подобного она не представляла, когда начинала привязывать к себе Бруниуса. Теперь она чувствовала, что совершенно лишена собственной воли. В то мгновение, когда отец передал ее Бруниусу, отец стал ей гадок. Бруниус был не виноват, он был совершенно ни при чем. Вступая на свадебный ковер, она еще раз вспомнила об утренних фантазиях. Они словно вылетели из ее сознания, отразились от внешнего мира и осели в мозгу знанием, что Элиас здесь, где-то за ее спиной. И в это мгновение она почувствовала себя его, Элиаса, невестой — навечно, навсегда, опьяненной от счастья и невинной — как и он. Это ощущение чуточку кружило ей голову и приподымало все время, пока шло венчание.
Пастор произносит длинную деловитую проповедь.
Как редко, в сущности, мы задумываемся о многообразии жизни и пытаемся воссоздать черты ее внешнего облика. Сокровенное ее существо нам постичь не дано, так же как бесконечность. Но в своей жизни мы сталкиваемся с непрерывной чередой событий, в чьей однообразной последовательности скрыта — надо уметь увидеть ее! — возвышенная поэтичность, сначала подавляющая, но затем дающая силу и бодрость. Она подавляет, когда мы обнаруживаем себя в бескрайних дебрях, где один закоулок сменяется другим и нет конца лабиринту. Вот стоит дом, в котором в самое лучшее время года справляют свадьбу дочери. Тут разом три обстоятельства, три закоулка — дом, дочь и свадьба. Дом старинный, Бог знает когда и кем построенный. Долгое время всем заправлял в нем другой хозяин, у которого были жена и сын. Сын был единственным ребенком и поэтому в детстве пережил и испытал много всякого. Он рос и жил, а дом оставался стоять, верный своему месту. Сын возвращался сюда с разными настроениями, и домашний дух охранял многие его пылкие грезы… Впрочем, слова слишком медлительны, чтобы передать все это. Нужно вдруг управиться с цепочками событий и слов в одно мимолетное мгновение — когда невеста, покинув самую отдаленную угловую комнату, вступает в залу, чтобы соединиться с Бруниусом — тем самым, который в канун Ивановой ночи сказал, что он не привык к финской бане… А нам надо еще вспомнить трех молодых людей, которые в один из последних весенних дней привольно расположились в парке близ моря. И оттуда — мигом сюда, где мы только что наблюдали за внутренними душевными движениями невесты, чтобы теперь отсюда бросить взгляд на поэтическую последовательность тех событий… В доме справляют сейчас свадьбу дочери. Дочь — молодая женщина — один из загадочных закоулков, круглящихся в дебрях жизни, в ее лабиринте. Женщина является в этот мир, не ведая ни о чем, ее производят сюда и взращивают. И она растет и впитывает невидимыми корнями бытие из всеобщей мировой почвы, подобно растению, которое впитывает соки земли и расцвечивается яркими красками под воздействием солнечного света. Как развитие женщины и расцвечивание ее яркими красками соотносится с солнечным светом, сказать наверное не берусь. Но пресущая мировая почва столь же разнообразно изменчива, сколь и почва земная, а вместе с ними разнообразно изменяются цветы, растущие там и здесь. В каких-то краях не растут некоторые виды цветов. И это порой приводит к недостатку соответствующих видов насекомых… В общем и целом, женщины суть те же растения, разнообразные по видам и оттенкам цветов, Одни в пору цветения скромны и неярки, а позже и вовсе бесцветны, но зато плодовиты — как рожь… да, точь-в-точь рожь! Другие ослепительно белы, как облако яблоневого цвета — отделенный от других, одинокий цветок яблони выглядит каким-то беспомощным, но плоды их прекрасны и румяны. (В самом маленьком домишке в Малкамяки еще с Иванова дня живет такая пара — белоснежный цветок и румяный плод — некая лекарская вдова с дочерью, о которых упомянуть прежде было недосуг, да и к слову не приходилось.) Далее: есть крупные сине-розовые, или лиловые, цветы, редкие и растущие порознь. Расцветая, они тревожат наше воображение, но нам не дано узнать, зачем они существуют в этом мире. Нет у нас и уверенности, что они совершенно безвредны. Их плодоношение всегда скрыто от глаз и происходит позже, в гуще чужого разнотравья. И наконец: бархатистые лесные цветы, одинокие и нежно-хрупкие… несомненно, многие вспомнят о них, если хорошенько пороются в памяти… Да, женщины, эти загадочные существа, поистине разнообразны, и, прилежно наблюдая их изменчивые формы, наши глаза приучаются видеть разнообразие бескрайних дебрей жизни и их поэтичность. Возьмем, к примеру, женщину, выходящую замуж описанным выше образом, со всеми предваряющими это событие обстоятельствами, тоже описанными выше. Сколько толкуют о родительском принуждении, подтверждая это рвущими душу историями. Сколько ходит рассказов о любви с младенческих лет и буквально до гроба — о гибели от этой несчастной любви! Да полно, неужели то и другое существует в чистом виде? Впору усомниться. Мы были свидетелями Ольгиных размышлений о том, что брак с Бруниусом как будто обещает ей жизнь как за каменной стеной, надежную защиту от всех невзгод, угрожающих женщине в этом мире. Однако подобные основательные причины были забыты Ольгой в самый день помолвки, и что-то иное подвигало ее по летней дороге вниз, а затем привело к нынешней церемонии венчания. И теперь, когда она взглядывает вперед и вспоминает предыдущий ход ее жизни, и этих летних месяцев тоже, она понимает, что ее нынешнее положение — именно то, в котором ей и следовало оказаться; что необычная атмосфера, окутывавшая ее во все время рассказа, мерцая, предваряла грядущее необычное положение. Так мы замечаем упорядоченность лабиринта, но не видим ни начала, ни конца в его стройном порядке. Ольга находится сейчас в точке соединения всех сил, выпущенных ею забавы ради — словно нарочно для того, чтобы нарушить этот порядок. Мгновение как нельзя более располагает к какому-то значительному, небывалому поступку, который окажет на личность человека, на весь его внутренний мир влияние куда большее, чем десяток лет размеренной жизни, и который в самом деле способен отвоевать известное пространство среди бескрайних дебрей жизни. Ольга инстинктивно угадывала эту предложенную ей возможность совершить некий неназванный значительный поступок. Но она стояла на месте и словно ждала, что последует дальше, следом за ее бездействием. И в своем ожидании она как будто опиралась на одно небольшое обстоятельство — на присутствие Элиаса. Так мгновение проходило, и второго такого представиться уже не могло, и лабиринт с закоулками оставался нетронутым.
Пастор закончил свою проповедь.
Напряжение спадает и развеивается полонезом. Как видна еще утренняя ясность в воздухе! Звучит полонез — подобный свежей животворной влаге или потоку, подымающему ввысь и уносящему в покачивающих волнах от недавнего стылого существования. Снаружи растекается изысканно-золотой предвечерний свет и достигает залы. Он относит мерный ритм полонеза к самым крайним пределам видимого пространства. В саду пахнет резеда. Музыка вливается в уши людей, струится по жилам и колдовски вытесняет все прожитое, пережитое, так что в конце концов остается один лишь чистый человеческий дух. Свадебные торжества начались.