Людовик IX Святой
Шрифт:
Он сочетал общую и личную молитвы, молитвы вслух и про себя («изустную или мысленную»). Но преобладала изустная молитва, даже если он был один. Напомним, что в его время постепенно входило в обиход «чтение про себя» [1471] . Людовик Святой искал равновесия между общей и личной молитвами. Он нередко молился вместе с капелланом или с клириками своей капеллы, но любил молиться и в одиночестве.
По форме его молитва — это молитва королевская. Он творил ее или вместе со своей капеллой, королевской капеллой, более многочисленной и блестящей, чем капеллы всех прочих выдающихся особ и знати королевства, или один. Когда он предавался молитве в одиночестве, то это была не просто молитва индивидуума, утвердившегося в XIII веке [1472] , но и молитва одинокого правителя.
1471
Ср.: Saenger P. Silent Reading: Its Impact on the Late Script and Society…
1472
Manieres de lire medievales // Histoire de l’edition francaise. R, 1982. T. I. R 130–141.
Общая
У Людовика была склонность молиться повсеместно и непрестанно, повсюду (на земле и на воде, дома и верхом, в одиночку и при стечении народа) — и днем и ночью. Однако ему приходилось смиряться и прерывать эти занятия. В дороге было два излюбленных момента для молитвы: утро и вечер. Но перерывы бывали также связаны с исключительными моментами: с великими праздниками или с великими опасностями. Молитва Людовика Святого равно свидетельствует о повседневном и об исключительном, о привычном и о торжественном. Но он тяготеет к повседневному, к повторяющемуся, к длительному. Его агиографы то и дело говорят о том раздражении, какое вызывали у его окружения его продолжительные молитвы, служившие свидетельством того, что король не такой, как все, что он выше всех, что и молитва его отличается от остальных своей продолжительностью. Это молитва святого.
Агиографы, и особенно Гийом де Сен-Патю, запечатлели ритуальные жесты Людовика Святого. В то время, когда возрождалось внимание к жестам, когда Церковь старалась их кодифицировать, этот человек, обладавший чувством меры и места, проявлял чрезмерность. То, как часто он молился, как много раз вставал на колени, доводя себя до изнурения, и совершал поклоны, вызывавшие головокружение, — все это выходило за рамки обычной практики молитвы [1473] . Но не бывает святого без преувеличений.
1473
Schmitt J.-Cl. La Raison des gestes… Chap. VIII.
Однако, даже предаваясь радостным молитвам великих праздников (и особенно Пасхи), даже пленяясь красотой радостных песнопений, король воспринимает молитву как покаяние.
Кому он ее обращает? Господу (который проглядывает в чертах Сына, Христа), Духу Святому и Деве Марии, в XIII веке как бы присоединившейся к Троице.
После возвращения в 1254 году из крестового похода, когда его терзали угрызения совести за поражение, отозвавшееся во всем христианском мире, «была отслужена месса в честь Духа Святого, за что король получил утешение Того, кто превыше всех». Что касается Девы Марии, нам известно, что она — великая посредница между людьми и своим сыном Иисусом и в то же время, как правило, объект особого поклонения государей, вверяющих ей себя вместе с подданными; и Людовик Святой особенно почитал ее и молился ей, совершал паломничества в связанные с ее именем святые места и ежедневно отправлял службы Деве Марии. В «Поучениях» сыну он просит его карать «за все, что делается или говорится против Господа или Богоматери», и советует ему молиться Богу, чтобы тот сохранил его «великой благодатью и молитвами и по заслугам его блаженной матери Девы Марии» [1474] .
1474
Enseignements / Ed. D. O’Connell… P. 190–191.
За кого он молится? За себя. Молитва — это прежде всего средство личного спасения. Но он молится и за других: король всецело предан своему роду, памяти своих предков, отца и, быть может, в большей мере — памяти деда, Филиппа Августа, матери, обожаемой больше всех, он молится за братьев и сестер, за детей (королева принадлежит к другому роду) — Людовик Святой практикует династическую молитву.
Король, способный на дружбу и признательность по отношению к слугам и окружению, Людовик Святой был центром «искусственного» родства, скрепляемого молитвой в религиозной и эсхатологической перспективе. Король сознает свой долг перед народом («sa gent», как он называет своих воинов в крестовом походе, и вообще своих подданных); свою королевскую молитву за королевство и своих подданных он превращает в одну из самых насущных обязанностей своей функции. Добрый христианский король — это король, молящийся за свой народ.
Но, быть может, больше всего Людовик Святой молился и просил молиться об усопших. Король династического королевства, с ярко выраженной погребальной ориентацией [1475] , современник укоренения веры в чистилище, которое требует помощи живых мертвым [1476] , наследник великой монашеской и аристократической традиции молитвы за мертвых [1477] , за которых со времени основания Клюни особо молятся ордены, имеющие клиентелу усопших, он отводит службам об усопших место, несоразмерное с практикой его эпохи, какое бы внимание этому ни уделялось [1478] . Он — равно король и мертвых и живых [1479] .
1475
Le Goff J. Saint Louis et les corps royaux // Le Temps de la reflexion. 1982. T. III.
В «Поучениях» сыну Людовик Святой дважды говорит о спасении
1476
Le Goff J. La Naissance du Purgatoire…
1477
Из обширной библиографии укажу лишь труды, имеющие прямое отношение к этой проблематике:
Huyghebaert N. Les Documents necrologiques // Typologie des sources du Moyen Age occidental. Tumhout, 1972. Fasc. 4;
Schmidt K., Wollasch J. Die Gemeinschaft der Lebenden und Verstorbenen in Zeugnissen des Mittelalters // Fruhmittelalterliche Studien. 1967. Bd. I. S. 365–405;
Lemaitre J.-L. Les obituaires francais: Perspectives nouvelles // Revue d’histoire de l’Eglise de France. 1978. T. LXIV. P. 69–81;
Memoria: Das geistliche Zeugniswerk des liturgischen Gedenkens im Mittelalter /Hrsg. K. Schmidt, J. Wollasch. Munchen, 1984;
Oexle O. G. Memoria und Memorialuberlieferung im fruheren Mittelalter // Fruhmittelalterliche Studien. 1976. Bd. X. S. 70–95.
Прекрасная, но еще не опубликованная диссертация: Lauwers М. La Memoire des ancetres, le souci des morts: Fonction et usage du culte des morts dans l’Occident medieval (diocese de Liege, XIe — XIIIe siecles). P., 1992.
1478
Prier au Age: Pratiques et experiences (Ve — XVe siecles). Brepols, 1991.
1479
Отец Жи очень хотел, чтобы я указал, что Людовик Святой молился почти так же, как доминиканцы ХIII века, за исключением двух моментов: во-первых, значение, которое он придавал молитвам за усопших: во-вторых, его склонность к продолжительным молитвам (правда, в основном молитвам индивидуальным), тогда как уставы доминиканцев рекомендуют, чтобы молитвы и службы отправлялись breviter et succincte (говорится дважды в начале уставов).
Ср.: Creytens R. Les constitutions des freres Precheurs dans la redaction de S. Raymond de Penafort // Archivum Fratrum Praedicatorum. 1948. Vol. 189. P. 30.
Для того чтобы детализировать практику Людовика Святого, следовало бы обратиться к уставу служб капеллы короля Франции (имеется рукопись конца XIV–XV века: Paris, B. N., cod. Lat.1435).
Ср.: Dufrasne J. Les Ordinaires manuscrits des eglises seculaires conserves a la Bibliotheque nationale de Paris. P.: Institut catholique; Institut superieur de liturgie, 1959. P. 125–134.
Молились, разумеется, чтобы обеспечить себе и другим вечное спасение такой формой покаяния, смирения, а также чтобы подкрепить этим благодеяния. Но в конце молитвы возникает прямой контакт с Богом, его созерцание и тот призыв о помощи себе и всем, кто обращается к Богу. Король, молясь, выполняет миссию, полностью вверенную ему клириками в день помазания на царство и коронации: быть посредником между Богом и подданными.
Другая черта эпохи заставляет Людовика практиковать личную молитву: стремление к благочестию и любви к ближнему, которые совершаются втайне. Стыдливой бедности, возвеличивающей некоторые категории бедных, соответствует тайная любовь к ближнему.
Следуя одному из положений, восхваляемых правилами благочестия его эпохи и, в частности, практикуемому нищенствующими орденами смирению, он прячется, чтобы творить добро, он старается скрыть за набожностью свое воздержание от пищи, но в то же время ему не удается вполне справиться со своего рода эксгибиционизмом аскезы. Если попытаться вникнуть в суть средневекового благочестия, то проще было бы сказать, что в его своеобразной «готической» любви к жизни проступает некий «пламенеющий» аскетизм.
Наконец, не следует забывать, что, усердно посещая цистерцианцев и братьев нищенствующих орденов, которые в ХIII веке нередко продолжали следовать практике и духу цистерцианского благочестия, Людовик видел в молитве средство, с помощью которого мирянин мог максимально достичь монашеского поведения, статуса и возможности угодить Богу. Быть может, его молитва — прежде всего молитва монашеская. Она вписывается в глобальный образ короля, каким он представлялся иным современникам, которые, как Жоффруа де Болье, думали, что он имел серьезные намерения вступить в один из нищенствующих монашеских орденов. Другой его биограф, Гийом Шартрский, писал, что «по его нравам, действиям и жестам он был не только королем, но и монахом» [1480] .
1480
Recueil des historiens… T. XX. P. 29.
Дева Мария являлась главной посредницей между людьми и Богом, но были и другие заступники перед Царем небесным: святые. Король представлял их себе членами небесного правительства, функционировавшего по образцу феодального монархического режима, и видел в них помощников в осуществлении своего плана объединить религию и политику: преуспеть на земле и на небе или, вернее на небе, как на земле. Это личное видение Людовика Святого совпадает с видением сильных мира сего ХIII века. Взаимосвязь между землей и небом некоторым образом проецируется на модель, созданную Августином, согласно которой град земной должен всецело подражать граду небесному. Здесь тот же параллелизм, но наоборот: уже не «на земле, как на небесах», а «на небесах, как на земле». Купец хочет обрести и деньги на земле, и вечную жизнь на небесах [1481] . Сильный мира сего должен возыметь «почет» на этой земле и «славу» на небе.
1481
Le Goff J. La Bourse et la Vie…