Лютер. Книга 1. Начало
Шрифт:
— Нам надо поговорить с неким Стивом Биксби. Этот человек и вывел Мистера Торбалана на Саву.
— Ладно, — откликается сержант. — Укажите только, в какую сторону ехать.
Голос у нее подрагивает.
Лютер между тем шагает к машине. На его широченной спине что-то шевелится. Чтобы поспеть за шефом, ей приходится перейти на трусцу; она полубежит и, прищуриваясь, рассматривает его пальто. Уцепившись за ткань крючками на кончиках своих хитиновых лап, сидит огромный сверчок.
— Босс?
— Шеф. — Он оглядывается. — Что?
— Тут у вас жук какой-то. Большой.
Он машинально заводит руку себе за спину, пытаясь стряхнуть насекомое, но
Хоуи впускает Лютера в машину, ждет, пока он усядется, и закрывает дверцу. Затем на рысях обегает машину и запрыгивает на водительское сиденье.
О чужих младенцах Генри начал подумывать тогда, когда осознал, что в силу разных причин и непреодолимых обстоятельств он не может создать свою собственную семью. И он стал присматриваться к людям на улице, в магазинах, автобусах и метро. Проникаясь завистью к их жизни, он непроизвольно в них влюблялся — в эти исполненные совершенства пары, безукоризненные ячейки общества, в основе которых внутренний союз двоих.
Именно тогда он начал приодеваться, чтобы осуществить свои тайные замыслы. Зимними вечерами ему нравилось выходить в деловом костюме и темно-сером длинном пальто. Приглушенного тона галстук, чопорные ботинки, черепаховые очки и скромный, слегка старомодный кожаный портфель. Летом он надевал длинные шорты с накладными карманами, а в руке нес нейлоновый кофр из-под ноутбука, в котором ноутбука-то как раз и не было. А был тот же самый набор орудий для убийства, что и в скромном, чуточку старомодном портфеле: вязаный шлем с дырками для глаз и рта, моток нейлоновой веревки, ящичек с инструментами фирмы «Ледерман», рулон клейкой ленты, фомка, отвертка, шило, шприцы, скальпели, сверток мешков для мусора среднего размера, а также зубчатый охотничий нож.
Генри нравилось незаметно провожать своих избранников до дома. Как правило, что-то не складывалось у него с ними: они жили в квартирах то с укрепленной входной дверью, то с камерами видеонаблюдения. Иногда определить однозначно, что именно не так, было затруднительно: от дома исходила некая энергия, аура. Дело было то ли в архитектуре, то ли в углу, под которым окно спальни выходило на улицу.
Но зато он до сих пор помнит то пронзительно сладостное покалывание в яичках, когда у него впервые все получилось.
Она была миниатюрная, с оливковой кожей. Мини-юбка зрительно прибавляла длины ее ногам. Стрижечка у нее была типа «пикси», с косыми прядками-перышками на челке. А еще она носила кроссовки без носков, и ее коричневые лодыжки, мягко охваченные белыми манжетами, вызывали у Генри невероятное возбуждение.
Как правило, она выходила на Тафнелл-парк, никогда не замечая его. Тем летним вечером она безостановочно болтала по сотовому. Огненно-румяные полоски закатного солнца, скудеющий поток усталого транспорта, запах жаркого асфальта — таков Лондон в июне. Великолепный момент. Эрекция у Генри была такая, что член буквально ломило.
Снаружи паба под названием «Лорд Пальмерстон» она встретилась со своим бойфрендом — светловолосым, высоким, широкоплечим, с прекрасной осанкой, которая у Генри почему-то ассоциировалась с Оксфордом или Кембриджем.
Он держался в тени, когда они на углу улицы затеяли обниматься, а там и целоваться. Генри, непроизвольно сглатывая слюну, голодными глазами наблюдал, как эротично они запускают языки друг другу
Он чуть не приплыл до срока, когда, отвлекшись от поцелуя, парень медленно и вкрадчиво полез рукой девчонке под одежду, водя по явственно выпирающим из-под тоненькой блузки соскам.
Генри шел за ними до самого дома, а потом не сводил с них глаз, глядя через окно.
Позднее он все же ворвался туда. Себе обещал, что уйдет, если проникнуть в дом будет сложно, но ночь стояла жаркая, и юные прелюбодеи забыли запереть кухонное окно.
Через него он забрался внутрь и внимательно обследовал небольшую квартирку. А, вот и они, спят. Они лежали по разные стороны постели, а между ними невысоким барьером протянулась простынь, свернутая жгутом под напором их страстей.
Ухажер, свернувшись калачиком, спал голый. Пожухший его член укрылся в гнезде лобковых волос; на широких плечах светлели пятнышки угрей.
Она лежала на спине, томным жестом прикрыв глаза рукой. На ее обнаженном теле смутно светлели места, обычно скрываемые бикини, причем на груди они были потемней (она что, недавно загорала где-то в неглиже?).
Юных любовников Генри оглядывал, стоя в дверях; то, что его могли увидеть, его не волновало.
Наглядевшись вдоволь, он осмотрительно опустился на четвереньки и пошарился по небрежно разбросанной на полу одежде. Девица носила розовые трусики. Он поднял их, сладострастно обнюхал и принялся мастурбировать. Наступивший после пяти-шести приятных передергиваний оргазм был не более чем сцеживанием, которое будто опустошило Генри, просто вывернуло его наизнанку.
Генри знал, что, оставляя здесь белье со своими следами, он рискует, но сама эта мысль действовала на него возбуждающе. К утру семя подсохнет. Она проснется и, собираясь, сунет свои трусики в сумочку. Принесет домой и выстирает, а затем снова наденет их и будет носить. Она будет носить их снова и снова. Генри млел от самой мысли, что посредством трусиков он может прикоснуться к потайным складкам ее вульвы.
Поэтому трусики он оставил там же, где нашел, — с пропиткой из своей спермы на самом интимном клинышке, после чего покинул квартиру тем же путем, что и проник туда.
Такой вот сложился у него летний роман. Постепенно Генри привязался к этой парочке. Звали их Ричард и Клэр. Ричард работал в Сити, а Клэр в Сохо, на небольшом предприятии, где основной ее обязанностью было встречать и провожать визитеров и подавать им чай и кофе. Но она была амбициозна, жизнерадостна и состояла на хорошем счету у своих хозяев. За это Генри ее обожал.
Дважды в неделю он старался садиться с ней в один и тот же вагон — вполне достаточно для того, чтобы развить отношения до стадии молчаливого приветственного кивка. Один или два раза в час пик их притискивал друг к другу людской водоворот, и они стояли совсем рядом, вместе держась за поручни. И тогда его бередил ее запах — ощущения, усиленные его тайным знанием о ней (бледные контуры бикини на ее коже) и то, как она, вероятно, ведет себя при оргазме. Вначале судорожно сгибаются ее ступни, а мышцы ног отвердевают; все тело приподнимается от напряжения, волной идущего от туловища к шее и голове, лихорадочным румянцем проступающего на лице. Затем ее живот изнутри сладко щекочут своими крылышками бабочки — настолько нестерпимо, что она прикусывает губу, наддает и сжимает в порыве ягодицы, тихонько, придушенно при этом попискивая. А когда все кончается, она, вероятно, разражается азартным, лучистым смехом эйфории, какая обычно бывает у людей, с облегчением покидающих кабинки американских горок.