Лютер. Книга 1. Начало
Шрифт:
Биллу его жалко — как-никак, а парняга-то приличный, да и вообще грустно смотреть, когда большого человека заставляют выглядеть мелким.
Билл переключает еще пару каналов, но там все та же блажь. Пробует «Радио-2» — опять ерундистика. Билл слушает обрывки сообщений и понимает, что речь идет о чем-то действительно ужасном. История, которую и слушать-то не надо бы, — еще одно свидетельство, что этот поганый мир катится в тартарары.
Хорошо, что Дороти этого уже не застала.
При мысли о ней снова разыгрывается трясучка в коленях. Видно, от одиночества… хотя что это еще за слово
Билл прошаркивает к вешалке, надевает свою бессменную серую ветровку с вязаными манжетами и старенькие мягкие мокасины. Он застегивает молнию ветровки под самый подбородок и натягивает шерстяную шапочку с помпоном, подаренную когда-то Дороти.
И они с Пэдди выходят на улицу.
Скорее не выходят, а выбираются: Биллу требуется палочка, к тому же одна рука у него все еще в гипсе. Поэтому петлю от поводка он закидывает прямо на гипс и слегка обматывает ею руку. Хорошо еще, что у Пэдди возрастной артрит бедер (у йоркширов такое бывает), а потому его вполне устраивает семенить у Билла возле ноги, которую он время от времени пытается, обхватив лапками, беззастенчиво наяривать. Храбрец, нечего сказать…
Было время, когда вот этот самый Пэдди вводил Билла в смущение. Собака-то была, честно говоря, не его, а Дороти. Такой пес явно ему не подходил: мужчине нужен товарищ, а не сварливый пустобрех из породы мелких злыдней с глазками навыкате, кривыми ножками и хилыми грудками, каких нынче почему-то облюбовала молодежь. Когда Билл был молод, собаками, внушавшими почтение и боязнь, были немецкие овчарки и доберманы.
В шестидесятые — семидесятые годы, работая на погрузке, они с товарищами рассказывали друг другу байки о свирепых собаках. Псы, что фигурировали в этих рассказах, были неизменно черные или пегие.
Но те собаки были смышлеными, и у них была стать — даже у какого-нибудь недоростка-эльзасца в глазах светился ум, потому-то он и состоял на службе в полиции. А взять доберманов — их ведь не зря использовали в качестве сторожевых собак. Эти мускулистые твари — отменно зубастые, с мощной грудью — смотрелись ни дать ни взять как звероватые мужья-тираны, во всяком случае ничуть не хуже.
Билл с Пэдди бредут, семеня и пришаркивая, но в целом ничего себе. Билл по пути заглядывает к мистеру Пателю приобрести «Рэйсинг пост» и пачку «Ротманс», после чего парочка направляется в сторону Уильям-Хилл.
Даже букмекерские конторы и те уже не то, что прежде. Раньше, бывало, это были пусть не ахти как обставленные, но компанейские и развеселые места, где собирался рабочий люд, всякие там таксисты, разные забулдыги.
Стиркой Билл никогда не занимался, а из еды сроду не готовил ничего, кроме тоста с яйцом для ребятишек, если Дот прибаливала. Чаще он посылал их в ту кафешку при кинотеатре, где они уминали по доброй порции рыбы с жареной картошкой, и все это под киножурнал «По стране» (эх, Сью Лоули, где-то сейчас твои ножки?! [6] ).
Зато он с удовольствием пылесосил, прибирал после завтрака со стола, стирал специальной тряпочкой пыль, натирал полы, заправлял постель (особую гордость у него вызывала натяжка простыней — туго, как барабан). Билл мыл стекла, в хорошую погоду мог повозиться в саду; примерно час проводил на арендованном огороде и к чаю возвращался домой.
6
Сью Лоули— популярная в Британии телеведущая 1960–1970-х гг.
Иногда он думает о том, что весь этот мир, который состоял из черно-белого ТВ на трех каналах, Сью Лоули с ее ногами, приличных букмекерских забегаловок, сэндвичей с яичницей, пабов без блеющей весь день на ухо мерзкой музыки, — весь этот мир ушел безвозвратно, как женщины в шляпках и турнюрах.
Билл по-прежнему иной раз ставит по нескольку фунтов, смотрит отдельные скачки. Он не выигрывает ни пенса, но все равно получает от этого удовольствие.
Старик выходит наружу. Бедняга Пэдди привязан к фонарному столбу. Лапки трясутся от холода и ужаса, что его оставили. На Билла он смотрит снизу вверх чуть ли не с молитвенным облегчением. Билл чувствует себя немного виноватым.
— Прости, дружок, — говорит он. — Я, наверное, слишком долго шатался.
Слышит ли их кто-то при этом, Биллу наплевать. Старый хрыч разговаривает со своей такой же старой псиной, и пусть все идут лесом. И хотя у него это получается не просто и не сразу, Билл все же нагибается и подхватывает прыгнувшую собачонку в свои объятия. Малыш Пэдди, свернувшись калачиком, крепко прижимается к груди старика.
Рядом останавливается проходивший мимо юнец-сикх с первой курчавой порослью на скулах.
— Ты в порядке, кореш?
Когда Билл был в возрасте этого сопляка, у него не то чтобы духу, даже ума не хватило бы, чтобы вот так взять и назвать старшего, а уж тем более пожилого человека корешем. Да у него скорее бы язык отсох. Хотя парень при этом неуважения вовсе не выказывает, скорее наоборот.
И Билл отвечает:
— Да, спасибо, кореш, со мной все замечательно.
Тринадцать и восемьдесят пять, осел молодой и старый называют друг друга корешами — вот дружба-то, а?