Лютер. Книга 1. Начало
Шрифт:
Все те, кому звонят, — в ужасе. Несколько десятков из них набирают службу «999». Кое-кто носит фамилию Далтон.
Все звонки регистрируются и проверяются. Но никто, разумеется, не верит, что человек, назвавшийся Питом Блэком, станет предупреждать своих жертв, что он уже в пути.
Глава 19
Домой Лютер возвращается около восьми часов вечера. Прежде чем переступить порог темной прихожей, он проверяет звонки, поступившие на сотовый. Одиннадцать пропущенных вызовов. Три голосовых сообщения от Зои, в которых
Лютер отключает телефон, кладет его в карман и шагает в дом, походя сбрасывая свое пальто на лестничные перила. Он не знает, чем заняться. Для начала топает на кухню и ставит мобильник на подзарядку Затем поднимается в ванную, чистит зубы и пригоршнями плещет воду в лицо. Весь усеянный бусинами прохладных капель, он смотрит на себя в зеркало, после чего спускается вниз и включает телевизор. Щелкает несколько раз пультом, затем выключает. Обходит дом, последовательно зажигая везде свет. Отправляется обратно на кухню, проверяет телефон, убирает оставленные Зои после завтрака тарелки, включает посудомоечную машину.
Открывает холодильник и разглядывает его содержимое — соусы в бутылочках, фрукты и йогурты в ослепительно-ярком свете. Лютер смотрит на все это до тех пор, пока холодильник не начинает напоминать о себе тревожным пиканьем.
Еще там стоит пакет молока, купленный в понедельник, когда младенец Ламбертов все еще сидел в утробе матери. А теперь дитя вместе с родителями лежит на мраморной скамье морга. Глаза мертвецов загадочно приоткрыты, как будто им известно кое-что недоступное вашему пониманию; нечто такое, о чем вы и сами узнаете достаточно скоро.
Это молоко все еще годно к употреблению; можно забелить им чашку чая. Он смотрит на него под попискивание холодильника и не слышит, как в замочную скважину вставляется ключ, отворяется дверь, заходит Зои и ставит в передней пакеты с продуктами. Не слышит он и того, как она проходит по залу и останавливается у двери на кухню.
— Ты дома, — говорит она.
Избыток чувств в ее словах Лютер игнорирует. В самом деле, мало ли что говорят друг другу люди. В большинстве произносимых нами слов отсутствует изначально заложенный в них смысл.
— Я тебе раз сто звонила, — говорит она, — а у тебя телефон отключен.
— Если оставлять его включенным, он только и делает, что звонит.
Холодильник все пищит. Лютер захлопывает дверцу. Ему кажется, что если бы он заговорил с ней сейчас об этом молоке, то ситуация бы нормализовалась.
— Ты новости не видела? — спрашивает он.
Ее губы подрагивают от гнева.
— Конечно видела. Весь день я только и делаю, что разговариваю об этих долбаных новостях. Мать моя звонила, и тоже говорила о новостях, и спрашивала, как ты, в порядке ли. Весь мир только о новостях и судачит. Единственный, кто со мной об этих мерзких новостях не разговаривал, это ты.
Он потрясен силой ее ярости.
— Выпить чего-нибудь хочешь? — сглотнув слюну, спрашивает он.
— Нет.
Не хочет и Лютер. Он ставит на плиту чайник.
— В банке самый вкусный, — подсказывает Зои.
Она имеет в
Обычно ей доставляет удовольствие демонстрировать ему свои покупки, доставая их одну за другой из пакета. Они подолгу задерживаются на кухне — Лютер за чашкой хорошего черного чая, Зои — со стаканом травяного. Обсуждают какой-нибудь новый сорт хлеба, мясо со специями или органические овощи, пахучие деликатесные сыры и вина. Она протягивает Лютеру все это, и он делает замечания насчет жирности говядины, плотности бекона, размера яиц, оттенка вина. Гурманом он никогда не был — еда, она и есть еда, — но ему нравятся субботние вечера, особенно летом и осенью, когда они с женой вот так посиживают на кухне.
Позднее, если вечер действительно задается, Лютер усаживается за чтение, в то время как Зои занимается приготовлением ужина. Болтать в такие моменты она не любит: ей нравится сосредотачиваться, освобождая ум от лишних мыслей. Собранная и методичная, она вначале выкладывает все ингредиенты сообразно рецепту кушанья. Только когда Зои уверена, что все, что ей нужно, находится под рукой, она начинает импровизировать. И вот от этой-то импровизации она и получает истинное удовольствие.
Не замечая того, она начинает разговаривать сама с собой, высказывает замечания по поводу приготовления пищи и событий на работе, тихонько проигрывает возможные ситуации на работе.
Лютеру нравится сидеть так, согнувшись над книгой. Он делает вид, будто занят чтением, а на самом деле слушает жену. В такие минуты, погружаясь в поток повседневных мыслей и экспрессивных монологов, он любит Зои отчаянно и страстно.
Позже она, пригубляя вино, листает субботнюю прессу, а Лютер моет посуду — занятие, к которому он относится вполне положительно. Зои как-то раз даже назвала его прирожденным посудомоем.
Сейчас вода в чайнике закипает, а Зои поглядывает на него с холодком. Лютер вымотан. На предплечье у него подрагивает мускул.
— Мне надо было позвонить, — вздыхает он.
— Да, надо было.
— Я был…
— Занят?
«Да, — хочется ему сказать в ответ, — я был на самом деле занят». Но вместо этого он произносит:
— Извини.
Зои наконец снимает пальто, вешает его на спинку стула. Затем обнимает мужа, кладя ему голову на плечо. Он ощущает запах ее волос и кожи и даже то, что она выкурила сегодня сигаретку. Она сделала это, преисполненная чувством вины и боязни за него, нервно вышагивая по заброшенному пятачку для курения возле «Форда и Варгаса», поругивая Лютера вполголоса и ненавидя его из-за страха, который она вынуждена испытывать.
— Надо было мне позвонить, — говорит он, — надо. А я вот замотался. Скверно все вышло.
— Из-за ребенка?
Их глаза встречаются.
— Дети всегда все усложняют.
Она протискивается мимо него, открывает холодильник, достает оттуда початую бутылку вина.
— Я же предлагал, а ты не захотела.
— А сейчас передумала. Так что выпью. Могу же я передумать.
Она наливает себе стакан. Лютер ждет, затем спрашивает:
— Что это значит?