Лютер. Книга 1. Начало
Шрифт:
— Давай быстрей, — командует Генри, — а то мы их упустим.
— Так мы же знаем, где они живут, — замечает Патрик, — и ключ у нас есть. Никуда они не денутся.
— Да не в этом дело. Мне просто нравится ощущение погони.
Патрик отмечает расстояние, трогается с места.
— Этот паренек с пушистыми волосками, — говорит Генри, — я забыл, как его звать?
— Дэниел, — отвечает Патрик, — Хочет стать актером.
— Точно, — припоминает Генри. Иногда он путает их, все эти второстепенные действующие
Он вполоборота, зловеще оскалясь, усмехается Патрику. У парнишки руки покрываются гусиной кожей — процесс, по-научному именуемый хоррипиляцией. Патрик вычитал это в старинном толковом словаре, который валялся в спальне, некогда принадлежавшей Илэйн, а теперь — Генри. Книг там было всего две, эта и еще Библия; обе отсырели и попахивали плесенью. Внутри словаря надписи, сделанные давно выцветшими синими чернилами, — что-то насчет победы в конкурсе правописания, когда Илэйн была еще девочкой.
Так что Патрик знает, что Генри временами вызывает у него хоррипиляцию.
Но не только это знание дал ему словарь. Патрик задумался и снова представил себе эту книгу, которая, пронизав время, безотлучно находилась в комнате, старой уже тогда, когда на свет появился Генри, и постаревшей еще сильнее, когда родился Патрик. Она находилась там чуть ли не целую вечность, скользя между напластований лет и касаний рук.
И Патрик, сын убийцы, воспользовался ею только один раз — для поиска нужного слова, обозначающего мурашки и гусиную кожу, а затем выбросил в мусор. А хозяйка книги, некогда умный ребенок, лежала теперь, полуистлевшая, под компостной кучей в саду.
Маркус Далтон — архитектор, восхваляющий нынче Господа за то, что когда-то, в тридцать пять лет, не осмелился подать на увольнение. В результате он сохранил за собой довольно скучное, но достаточно безопасное место в крупной фирме, расположенной на Ковент-Гарден.
В данную минуту он находится дома и состязается с Мией на игровой приставке. Мии одиннадцать, и она обставляет папу в Super Mario Cart, что называется, нараз. Папа Маркус от своего сокрушительного проигрыша только блаженствует, преисполненный гордости за дочку.
Сам он уже вдоволь насмотрелся на воинствующих соперников-родителей — укутанных в «аляски» и шарфы, притопывающих грязными «веллингтонами» взрослых мужчин и женщин, безумствующих по бокам школьных спортплощадок из-за любой потери мяча или неправильно присужденного, по их мнению, штрафного их восьмилетним детям, играющим в футбол.
Маркусу все это ненавистно — ненавистны они, ненавистен он сам — за равнодушие к спортивным успехам своих детей. Ему больше по душе проводить с ними время не столь бурным образом. По его мнению, уж лучше поражение на игровой приставке, чем неистовая радость или горе в обнимку со своими
А на кухне готовит попкорн Габриела Роскошная — экзальтированная миниатюрная студентка итальянского происхождения, живущая в английской семье ради дополнительного заработка и языковой практики. Это прозвище пристало к ней с самого начала — за ее привычку дефилировать по дому в шортиках и коротеньком топике.
Теперь же Габриела — почти что член их семьи. И даже если у Маркуса на первых порах и возникал какой-то соблазн по отношению к ней, то все это давным-давно уже рассеялось, напрочь истребленное мокрыми полотенцами на полах санузлов, тяжелым роком на громкости, от которой лопаются барабанные перепонки; молоком, которое Габриела не убирает обратно в чертов холодильник решительно никогда, несмотря на все напоминания.
Сейчас она входит с большой чашкой горячего попкорна из микроволновки и ставит ее на софу рядом с собой.
— А нам недавно опять звонили, — сообщает она.
Маркус сосредоточен на мониторе. Он уже на втором круге игры, продолжает гнать своего аватара по «Коконат-моллу», вверх по бегущим вниз ступеням эскалатора.
— Неужто опять тот оболтус?
— Не знаю, может быть. Хотя сейчас это была, кажется, девушка.
— И что она сказала?
— Что-то про какую-то угрозу.
— Какую такую угрозу?
— Да я толком не поняла. Она то ли поддатая была, то ли еще что-то. Даже, кажется, слезу пускала.
— Наверное, это опять был твой поклонник? — также не отрывая взгляд от экрана, спрашивает Мия.
— Наверное, — кивает Габриела.
— Чокнутый, — говорит Мия.
— Да, он такой, — соглашается Габриела.
— Безумство любви, — констатирует Мия.
Маркус раздраженно прикусывает губу и многозначительно смотрит на Габриелу: дескать, давай об этом потом.
— А мама когда домой придет? — спрашивает Мия.
— Уже едет, — отвечает Маркус, — да еще с цыпленком по-кентуккийски.
— Бе-е-е.
— Дэниел выбирал.
— Всегда он так выбирает.
Высунув язык, оца испускает рвотный звук. Маркус дает ей невесомый подзатыльник:
— Веди себя прилично.
— Я всегда веду себя прилично. Просто не хочу эту курятину. Она вся ж-жирная и с этими ж-жилами. Я вегетарианкой быть хочу.
— Ну, хочешь, пойдем сделаем тебе омлет?
— Давай сначала уровень пройдем, — упрямится Мия.
— Ну давай. А с чем ты хочешь омлет?
— Просто с сыром.
— А у нас такой бекон вкусный…
— Бе-е. Хочу только с сыром.
— А салат?
— А у нас те помидорки остались, малюсенькие?
— Именно те помидорки? Кажется, да.
— Тогда немножко салата буду. Я тебе говорила, что обожаю свеклу?
— Это с какой поры?