М. П. Одинцов
Шрифт:
генерал-майор авиации Ф. Агальцов, вручая мне первую Золотую Звезду, сказал:
— Спасибо тебе, мой ведущий.
Действительно, командир дивизии летал со мной не раз, не два. И мне в представлении к наградам
писали: «Мастер вождения больших групп самолетов». Я как-то спросил полковника в штабе дивизии:
«Почему такая обтекаемая формулировка? Почему прямо не написать — водит полк на штурмовку?»
Полковник ответил мне: «Нельзя так писать, Михаил. Прочтут где-то в
командиром полка. А тебе еще рано. Водить на штурмовку — это здорово, но это еще не командовать
полком. Надо сначала научиться на земле людьми управлять».
С годами все больше ценю мудрость этого штабного офицера, а тогда даже обиделся на такой ответ. И
считал себя некоторое время обойденным...»
Своими пословицами народ утверждает: «Вдруг не станешь друг», «Не узнавай друга в три дня, узнавай
в три года». Для дней мирных, спокойных, обычных это, возможно, и правильно. А на войне?
— О человеке за один бой можно узнать больше, чем за всю жизнь, прожитую вместе, — уверяет Михаил
Петрович Одинцов.
Герой Советского Союза, полковник в отставке Александр Иванович Петров в годы войны совершил
более двухсот боевых вылетов. Добрую сотню раз он был ведомым у Одинцова. И на земле почти всегда
их видели вместе: в штабной землянке, где получали [75] боевые задания, перед посадкой в грозные
«Илы». Первыми в полку друзья отрывались от взлетно-посадочной полосы в самых сложных,
необычных условиях и устремлялись на врага. Одна сковородка войны их и выпекала, и свела для
длительной и прочной боевой дружбы. Как в хорошей песне породнились тогда их имена. Слились в
сорок третьем и не расходились до самого конца войны их многотрудные трассы, по которым пронесли
они самые чистые человеческие отношения.
Тянутся к Александру Ивановичу люди и сегодня. Любят его за степенность, спокойную прямоту и
доброжелательность, идущую от житейской мудрости, глубокой образованности, душевного
благородства. Часто встречается он с молодежью. Влечет к нему и ветеранов.
Александр Иванович до войны учительствовал в начальной школе. До авиации был пехотинцем,
связистом. Тридцать восемь лет после войны служил в Военно-Воздушных Силах. После увольнения в
запас вот уже десять лет работает преподавателем второго Московского медицинского института имени
Н. И. Пирогова.
— Как мы воевали с Петровичем? — на вопрос вопросом начал свои воспоминания Александр Иванович.
— Лучше, чем он сам рассказал в своих «Записках летчика», не смогу. Так что давайте только назовем
людей не вымышленными, как в книге, а своими именами, и все станет ясно.
На
* * *
...Полк вылетел на задание рано утром. Эскадрилья Одинцова замыкала колонну.
В лучах низкого солнца показался вражеский аэродром. Голова полковой колонны как бы уперлась [76] в
заградительный зенитный огонь. Одинцову показалось, будто ведущая группа увязла в полосе разрывов и
от этого потеряла скорость. Позади идущие, чтобы не наскочить на передних, вынуждены были сломать
строй, колонна распалась на отдельные клинья, а потом быстро собралась в змейку, получив в новом
боевом порядке большую свободу для маневра.
Комэск подвел эскадрилью к рубежу зенитного огня. Но теперь внимание его все больше занимал не
огонь врага, а нервозное шараханье ведомых. Маневрируя, они резко бросали машины из стороны в
сторону, как бы уходя от выпущенной по ним очереди. «Илы» беспорядочно раскачивались по высоте и
направлению, как лодки на мертвой зыби моря, а это грозило столкновением самолетов, мешало общему
маневру.
Видя это, Одинцов решил по радио успокоить пилотов, прежде чем идти в атаку:
— Горбатые, я — семьсот тринадцатый, встать всем на место! Успокойтесь! Этот огонь не опасен.
Маневр строю я! Через тридцать секунд пойдем в атаку. Цель на южной окраине аэродрома. Стоянку
самолетов вижу. После атаки левый разворот.
Говорил, а сам смотрел, как его распоряжения возвращают самолеты на положенные места. И оттого, что
голос его услышали, что ему подчинились, стало намного спокойнее. Посмотрев на рядом идущий
самолет Петрова, Одинцов увидел в форточке фонаря его руку с оттопыренным кверху большим
пальцем: мол, все в норме. Но было в этом жесте нечто большее — поддержка, одобрение молодого
комэска. Михаил откликнулся на дружеский жест; перехватил ручку управления самолетом в левую руку, правую поднес к форточке и показал летчику сначала все пять пальцев, а потом сжал руку в кулак. [77]
Этот немой разговор настроил комэска оптимистически, и он спокойно провел группу через рубеж
разрывов. Убедившись, что все на своих местах, подал команду:
— Проверить готовность оружия. Работаем с одного захода! Стрелять самостоятельно! Сброс бомб по
ведущему самолету! Пошли в пикирование!
Одинцов, как всегда, немного уменьшил обороты мотора и, переведя машину в снижение, стал наблюдать
за ведомым. Удостоверившись, что в атаку пошли все, повел стрельбу по «юнкерсам», стоящим на земле, и определил точку прицеливания для сброса бомб. В это время стрелок Никонов сообщил: