Магия и кровь
Шрифт:
Я тоже готова заплакать.
— Алекс…
— Не надо. — Алекс говорит тихо, но твердо. — Я на тебя не сержусь. Я рада. Ты единственная в нашей семье, кто не побоялся взглянуть на уродливую изнанку. — Она вздыхает. — Я вчера вышла познакомиться с Люком не только потому, что хотела спросить про «Ньюген», — и это тоже, но на самом деле я хотела понять, каково сейчас тебе — смотреть в лицо человеку, которого ты должна убить ради блага семьи.
Алекс обводит взглядом всех нас.
— Никто из вас не захотел с ним знакомиться. Вам самим не хочется смотреть на все неприятное,
Кейша хочет возразить, но Алекс взглядом заставляет ее замолчать.
— Хорошо, большинство из вас хотели, чтобы Вайя согласилась выполнить задание. Чтобы мы ее стараниями продолжали колдовать. Мы все хотим спасти Иден, тут двух мнений быть не может. Но вы допускаете, чтобы Вайя жертвовала собой одна — как мама, — а это уже нечестно.
Все неловко ерзают, кроме меня. Я могу только таращиться на Алекс, разинув рот.
— Иногда я думаю, Вайя, что ты самая сильная в нашей семье, — продолжает та. — А самое мерзкое во всем этом — то, что мы никогда не поддерживали тебя настолько, чтобы ты сама так считала.
В глазах у Алекс читается что-то такое, что заставляет меня вспомнить об осколках на полу.
Что-то разбилось вдребезги.
Она поворачивается и уходит, а ее слова так и вертятся у меня в голове.
Кейша бросается следом за ней. Они могут ссориться сколько угодно, но именно она всегда первая утешает Алекс. Мы же дружная семья, а в дружных семьях никогда не держат зла подолгу.
Но действительно ли мы дружная семья? Сейчас мы просто несколько человек, случайно собравшихся в кухне.
Бабушка скрывала от нас историю тети Элейн, чтобы нам не было больно, — но за это ей пришлось платить необходимостью хранить тайны. Алекс была избавлена от скорби по покойной матери — но за это ее лишили радостных воспоминаний о ней.
Тетя Элейн отказалась от всего ради нас. Даже от того, чтобы сохраниться в нашей памяти, поскольку опасалась, что это помешает нам строить жизнь общины. Пусть я с ней не согласна, но все равно глубоко уважаю ее решение. Я понимаю, за что ей дали титул Мамы.
Однако мне из-за этого так больно, что даже она не могла бы исцелить мою боль.
Перед глазами у меня вспыхивает сообщение от Люка:
Ты свободна в среду вечером? Джастин хочет пригласить тебя на ужин, поговорить. Наверное, что-то заподозрил. Я знаю, ты мне ничего не должна, но мне надо, чтобы ты пришла и притворилась, будто не знаешь, что делаешь. Я не могу рисковать стажировкой из-за этого.
Я смотрю на Кейс. Она еле заметно мотает головой.
«Нет. Сейчас неудачный момент».
В отличие от нее, я не читаю мыслей, но знаю свою двоюродную сестру. И словно слышу ее голос: «Держись подальше от Джастина Трембли».
Чашка на полу, которой я запустила в свое видение, лежит все такая же разбитая.
Да и само видение — Люк, приставивший нож к горлу моей сестры, — осталось
Вот почему я должна поступить так, как собираюсь. Потому что задание мое не изменилось. Мне по-прежнему надо познакомиться с Люком поближе. Проводить с ним как можно больше времени. Постараться влюбиться в него.
Даже если придется покрошить саму себя в мелкие кусочки ради родных, которые будут просто стоять и смотреть.
Я посылаю Люку ответ:
Где и когда?
Глава двадцать третья
Явыхожу из трамвая на углу западного конца Дандас-стрит и Сумак-стрит ровно в шесть вечера. На мне сарафан с бананами — не знаю, подходит ли он для такого случая, может и нет. Сначала я решила, что это храбрый поступок — нарядиться так же, как в моем первом видении в «Буром медведе». Но теперь я только и могу думать, что о том, как та, другая я держала в руке нож.
В сумочке у меня лежит сложенный холщовый шоппер — в нем были наши косметические товары, которые я по дороге завезла клиентам. В этих краях у нас их много: те самые не-колдуны, которые готовы сделать себе геномоды ради гладкой кожи или здорового сердца и при этом наотрез отказываются пользоваться генно-модифицированной косметикой, поскольку предпочитают «естественный образ жизни». В руках у меня одноразовая форма со сдобным хлебом, поскольку бабушка приучила меня, что нельзя приходить на ужин с пустыми руками — даже в гости к человеку, который разрушил нашу семью.
Раньше — то есть в начале нулевых — при словах «Риджент-парк» принято было морщиться. Считалось, что это «неблагополучный» район, а это, как говорила мама, означало, что здесь много бедных меньшинств. Мало что так раздражает, как зрелище людей с коричневой кожей и без лишних денег.
Потом предприимчивые люди начали выкупать многоэтажки для неимущих, сносить их и строить огромные жилые корпуса с такими заоблачными ценами на квартиры, что даже семьи среднего класса не могли себе их позволить. Вот почему понадобился закон, гласящий, что в каждом районе должно быть не меньше пяти социальных многоэтажек, так что теперь выселять никого нельзя. Когда я была маленькая, мне говорили, что это богатый район, где полным-полно гениев из айти-компаний и туристов, приехавших сорить деньгами. А здесь, в пяти кварталах от Риджент-парка, все еще интереснее: тут в многоэтажках для бедных живут люди, которым на самом деле не нужно социальное жилье, поскольку они распихали свои деньги по разным банкам и только делают вид, будто им нужна материальная помощь.
Все это, конечно, незаконно, но, когда у тебя есть деньги, всегда найдешь обходные пути.
Я останавливаюсь перед высотным зданием. Пускают сюда только своих, но Люк, должно быть, внес меня в списки на сегодня, поскольку дверь открывается, как только я подношу к ней телефон. Я улыбаюсь женщине за стойкой портье и захожу в лифт.
— Место назначения? — нежным голосом интересуется лифт. Я снова достаю телефон, дверь закрывается, лифт гудит, трогается с места и несет меня туда, где живет Люк.