Магия и кровь

Самбери Лизель

Ноги сами собой отбивают чечетку, я силой воли заставляю себя стоять неподвижно. Как я только согласилась поужинать с человеком, который убил мою родственницу и испортил жизнь целой ветви нашей семьи? Нет, он не сам вонзил нож в тетю Элейн — но все равно что сам.

Если Джастин заподозрил, что Люк взломал файлы тети Элейн, следует ли из этого, что он ее вспомнил? И что это значит для нас? Я здесь, чтобы отвести от Люка подозрения, но для этого мне нужно представлять себе, что думает Джастин. Если он снова пойдет против нас,

я буду виновата. Люк полез во все это только потому, что я его попросила.

Тетя Элейн отдала жизнь, чтобы защитить нас, а из-за меня это вот-вот пойдет насмарку.

Неудивительно, что никто у нас в семье не считает, что я способна выполнить задание. Вчерашняя сцена в кухне, скорее всего, тоже не поспособствовала уверенности в собственных силах. Слова Алекс по-прежнему гремят в ушах. Я все спрашиваю себя, верно ли она сказала, что наша семья относится ко мне так же, как к ее маме, и хочет сделать из меня жертву. Может, и верно, но это ничего не меняет — я должна все сделать ради Иден.

Вот я здесь. Осталось меньше двух недель, и я дошла до того, что пытаюсь отстоять право Люка на стажировку, как будто не собираюсь отнять его жизнь.

Да чтоб меня хакнуло.

Я живо помню, как он смотрел на меня, держа клинок у шеи Иден. Может, это и галлюцинация, преувеличенная версия реальности, но она не становится от этого менее истинной.

Если я не убью Люка, мои чувства к нему станут причиной смерти Иден.

Я могла бы сама держать этот нож.

Двери открываются, я выхожу, погруженная в свои мысли, — и оказываюсь прямо в квартире, нос к носу с мальчиком, о котором только что думала.

На нем черный свитер и драные джинсы в тон. Руки он держит в карманах, как обычно.

— Ты вовремя.

— Ты же сказал мне, во сколько прийти.

Я гоню прочь воспоминания о том, как он убивал моих родных. Может, именно поэтому я еще не влюбилась в него. Потому что не могу перестать думать о задании.

Люк дергает подбородком:

— На собрание в «Ньюгене» ты опоздала.

— Да ладно! Я думала, мы уже забыли!

— Просто хотел проверить, не держишь ли ты зла на меня.

Уголки губ у него еле заметно ползут вверх.

Типичная улыбка Люка.

Та самая, какой он улыбался, когда хотел перерезать горло моей сестре.

— Ты тогда вел себя как последний придурок.

Он кивает и хмурится:

— Так и было. Извини. Правда.

— Ничего себе, он умеет просить прощения!

— Умею. Вот и попросил. — Он поднимает бровь. — Но ты тогда опоздала, это факт.

— Я пришла вовремя!

Несмотря ни на что, я невольно расслабляюсь от этой маленькой перепалки. Теперь, когда Люк и в самом деле извинился, я могу признать, что, наверное, смешно выглядела, когда со всех ног бежала к дверям.

— Не совсем. — Лицо Люка из лукавого становится серьезным, и он говорит громче нужного: — У тебя что-то в волосах запуталось. — Под этим предлогом

он наклоняется ко мне и шепчет на ухо: — Джастин в ванной, я не знаю, что он знает, но Джурас мог ему на что-то намекнуть. Он так и норовит подсидеть меня. Выходит, нам надо убедить сразу двоих, а может быть, еще и Джасмин, но они с Джурасом всегда заодно.

Он отходит в сторону и показывает на компанию за кухонным столом.

Я узнаю других подопечных Джастина, которых уже видела в «Ньюгене». Кудряшки Джураса теперь выкрашены в фиолетовый, на нем шарф, такой широкий и толстый, что выглядит как пончо. На Джасмин простое черное платье — точно в тон ее черным волосам до плеч.

Подопечные одного и того же покровителя — не то что обычные братья и сестры. Они друг другу не родня, а конкуренты. Иногда у покровителя нет других наследников, как у Джастина, а иногда такие дети служат своего рода страховкой для бизнесмена, у которого есть дети, но он не уверен, что они захотят унаследовать его дело или смогут им грамотно управлять. Я даже слышала, что некоторые богачи заводят себе подопечных только для того, чтобы их родные дети ощущали конкуренцию и прилагали больше усилий.

Но названые брат и сестра Люка ведут себя еще более странно — как будто они конкурируют не друг с дружкой, а только с Люком. Словно они сговорились против него. Он для них слабое звено, от него надо избавиться.

Люк смотрит на меня так, словно впервые видит:

— Бананы?..

— Это плохо? — Я выпрямляюсь и выпячиваю грудь, будто сама только что не сомневалась, правильно ли выбрала платье.

— Очень в твоем стиле. — Я решаю, что это комплимент и нечего мне злиться, когда ужин даже не успел начаться.

А Люк снова бледно улыбается и показывает на своих гостей:

— Это Джурас и Джасмин, ты их помнишь.

— Помню, конечно. — Я киваю им.

Усевшись на высокий табурет, обитый кремовым плюшем, я ставлю на стол сдобный хлеб и оглядываю квартиру. Она огромная, а все стены у нее из «умного стекла» — это такие дорогущие окна, которыми можно управлять при помощи телефона. Когда мама увидела их в сетевом шоу про ремонт и интерьеры, у нее чуть припадок не случился от восторга.

Тут я вдруг замечаю, что на диване в углу сидит еще одна девочка. Кожа у нее теплого орехового оттенка, крупные локоны распущены по плечам. Она смотрит в окно не отрываясь.

— Привет…

Я умолкаю, поскольку она и ухом не ведет.

Люк машет рукой:

— Это Майя. Майя, поздоровайся, это Вайя.

Девочка поворачивается — до жути медленно.

— Здравствуй, Вайя. Приятно познакомиться.

Глаза у нее примерно того же цвета, что и волосы. Она смотрит сначала на меня, потом на Люка, но взгляд у нее какой-то пустой. Я ерзаю на табурете.

— Спасибо, Майя, — говорит Люк.

Она улыбается одними губами, отворачивается и снова устремляет взгляд в окно.