Магнат
Шрифт:
— Всенепременно! — пообещал я, вежливо наклонив голову, и наш небольшой отряд покинул кабинет главноуправляющего.
Василий Александрович, как только мы оказались в коридоре, шумно вздохнул:
— Ух, Антоныч, заварил ты кашу! Ну ничего, теперь эти мошенники вот у нас где!
И он экспрессивно сжал пудовый кулак.
Следующие два дня пролетели как один. Это было время лихорадочной, почти незаметной со стороны, но оттого не менее важной деятельности. Кагальницкий, прекрасно понимая, что в экспедиции никаких инструментов докупить не получится и надо полностью затариться здесь, в Петербурге, мотался по городу, закупая недостающие инструменты и снаряжение. Профессор
И вот наконец туманным, промозглым петербургским утром мы стояли на перроне только что отстроенного Варшавского вокзала. Его огромное, увенчанное часовой башней здание из красного кирпича выглядело солидно и современно, являясь символом промышленной мощи, в несостоятельности которой мне и предстояло уличить его создателей. В воздухе стоял густой, терпкий запах угольного дыма и машинного масла — настолько уже привычный, что он казался совсем родным.
Наш небольшой «экспедиционный корпус» выглядел колоритно. Во главе его стоял профессор Лавров, прямой и строгий, очень похожий в своем длинном, до пят, дорожном плаще на старого воеводу, ведущего в поход свою дружину. Рядом с ним, подтянутый и собранный, высился инженер Кагальницкий, в его руках был весь технический аспект операции. А позади них, переминаясь с ноги на ногу, весело переговариваясь друг с другом и явно сгорая от нетерпения, зубоскалили о чем-то своем восемь студентов — молодые, горячие и жадным блеском в глазах. Одетые в грубые рабочие тужурки, с обветренными лицами, увешанные вместительными саквояжами с личными вещами и тяжелыми ящиками с инструментами, свертками с измерительными приборами и треногами теодолитов, они напоминали тех молодых ребят перед порогом военкомата, с которыми я когда-то отправлялся в учебку перед Грозным. Только одежда у них архаичная и вместо рюкзаков эти дурацкие саквояжи и баулы. Что ж, в каком-то смысле эти молодые парни и есть теперь моя армия, и я отправил ее на первую битву. А если они проявят себя в ней хорошо — то перед ними распахнутся гостеприимные недра Сибири… Но не будем забегать вперед: нам бы текущее дело сделать!
— Ну, соколики! — прогремел Кокорев, широким жестом обводя всю команду. — Не подведите! Расколите шалости этих французишек, как гнилой орех! Вот, Иннокентий Степанович, — он сунул в руки слегка опешившему профессору еще один пухлый конверт, — это вам на непредвиденные расходы. Мало ли, уряднику какому-то на лапу дать или еще что…
Лавров посмотрел на конверт с таким видом, словно ему предложили выпить стопку синильной кислоты.
— Благодарю, Василий Александрович, но смета была рассчитана точно, — сухо произнес он, возвращая конверт. — А с разрешением высокопревосходительства генерала Мельникова трудностей не возникнет.
— Эх, Иннокентий Степанович, святая душа! — добродушно рявкнул купец. — Бумага бумажная, хрустящий аргумент всегда прибыльнее! Бери, бери, не стесняйся!
Я отозвал Кагальницкого в сторону, подальше от отеческих наставлений Кокорева.
— Сергей Никифорович, — тихо сказал я, глядя ему в глаза. — Профессор — человек науки. Он может увлечься и уйти в своих изысканиях «не в ту степь». А нам ведь нужны прежде всего факты! Вы ведь понимаете нашу ситуацию? Не подведите! Положение господина Нобеля тоже зависит от успеха вашей миссии!
Инженер
— Я понимаю, Владислав Антонович. Не беспокойтесь, сделаем все в лучшем виде!
— Кроме цифр, нам бы очень пригодились наглядные материалы: скажем, фотографии, сделанные вашим дагерротипом, а если понадобится — и зарисовки самых вопиющих мест. Неплохо бы подписать акты осмотра, вскрывающие халтуру подрядчиков, не только нашими студентами, но и местными жителями, если они жаловались. Собирайте все: любая мелочь может сыграть свою роль! Помните поговорку про соломинку и спину верблюда? Вот это я и имею в виду!
— Все будет составлено наилучшим образом, — еще раз заверил меня Кагальницкий. — Не сомневайтесь. Уверен, французы предоставят нам богатейший материал для исследований!
Раздался пронзительный свисток, возвещавший о скорой отправке. Черный, лосняшийся от масла паровоз, стоявший во главе состава, сыто пыхнул паром, словно нетерпеливый зверь. Студенты засуетились, прощаясь и забираясь в вагон третьего класса, специально выделенный для них.
— Ну, с Богом! — перекрестил их размашистым жестом Кокорев.
Профессор Лавров и Кагальницкий пожали нам руки: один сдержанно и сухо, другой по-деловому, — и последние поднялись на ступеньки вагона.
Поезд тронулся. Сначала медленно, с лязгом и скрипом, а затем все быстрее и быстрее. Поезда уже ходили до Пскова, а оттуда к месту проведения работ под Динабургом Лаврову и компании придется ехать гужевым транспортом.
— Эх, Антоныч, заварил ты кашу! — шумно выдохнул купец, когда состав наконец вылетел из виду. — Ну ничего, теперь-то мы этих аферистов за жабры возьмем! Чует мое сердце, привезут студиозусы такой улов, что в самом Париже икаться будет!
— Спокойно, Василий Александрович, это был лишь самое начало, пробный шар, так сказать, — спокойно ответил я, поворачиваясь к выходу с вокзала. — А мы с вами теперь потолкуем о следующих этапах.
Всю следующую неделю я провел в Петербурге. Дважды посетил Нобеля, обсуждая проекты паровых машин, пригодных для разработки золотоносных песков. Благодаря Кокореву познакомился с Путиловым. Пока бюрократическая машина, смазанная благоволением великого князя, медленно, со скрипом, но все же проворачивала шестерни моего прошения о подданстве, я чувствовал себя словно тигр в клетке.
Изя, которому я поручил надзирать за нашими делами в столице, разделял мое нетерпение, хотя и выражал его немного по-своему.
— Курила, я тебя умоляю, — канючил он, застав меня за изучением карт западных губерний. — От этих графов и князей у меня уже скулы сводит. Все говорят намеками, улыбаются, а за спиной держат ножи. Таки обычный базар в Одессе — и то честнее! Там хоть сразу видно, кто хочет тебя обвесить, а кто — продать гнилой товар. А здесь? Здесь тебе продадут гнилой товар, обвесят, а потом еще и возьмут деньги за «честь иметь с ними беседу».
— Терпи, Изя, — беззлобно отмахнулся я. — Это называется высший свет. Мы здесь строим фундамент. Чем прочнее он будет, тем выше мы сможем построить наше здание.
— Ой-вэй, вы посмотрите, он строит фундаменты! — всплеснул он руками. — Пока мы тут строим фундамент, наши денежки утекают, как вода сквозь пальцы. А что там наши студиозусы? Нарыли они хоть что-нибудь, кроме насморка в этом промозглом климате?
Словно в ответ на его слова в двери нашего номера настойчиво постучали. На пороге стоял мальчишка-посыльный в форме и фуражке. В руках он держал небольшой бланк. Телеграмма. Сердце мое екнуло.