Махинации самозванца

Романов Илья Николаевич

Разделяй и властвуй. Именно поэтому настоящих неформальных лидеров сержанты не любят и пытаются завербовать в свои ряды.

Я о чём-то дальше чуть ли не кричал. Озирался по сторонам, приглушал свой крик. Знаю, что крик человека в лесу слышен на двести метров, ночью на четыреста. Знаю, что нас сегодня не будут преследовать, тупой расчёт. Полдня до замка, конные по лесу не пройдут… Но всё же. Я ссал. Я за них в ответе. Это мои руки. Может, мне и похрен на них по отдельности, но пока мы масса – мы сила…

Моё словоблудие прервал боец из четвёртого десятка. Вышел. Низенький, щуплый.

Вышел первым. То ли самый слабый, то ли самый трусливый, то ли самый умный.

Вслед за ним вышел парень значительно выше. Великан на фоне местных. Понятно. Первый вышедший был самым умным, а это его хвост или его руки. Потом по цепной реакции вышли ещё двое из других десятков. Походу, с возможными бунтарями всё решено…

– Это все трусы?! Или есть ещё?! – проорал я. – Завтра мы пойдём на врага. Четверть добычи ваша! Чем дальше в лес, тем толще партизаны. Партизаны… но не суть. Мы станем толстыми партизанами. Нас будут искать, как ветер в жопе. Ветер не поймать! Тут либо сидеть на толчке и не рыпаться, иначе обосрутся, или затычку вставлять и бояться пёрнуть. Сегодня мы убрали четыре десятка уродов. С одними палками вместо мечей! А завтра их всех! – по обычаям армий любых времён и наций я приврал насчёт четырёх десятков. – Разойдись! Десятники, ко мне! Вы четверо! Там пока стойте!

А дальше пошла рутина. Десятники докладывали о настроениях в десятках. Я слушал вполуха. Потом наёмники во главе с Каяром решили перерешать сумму контракта. Наивные. Потом Алёна. Хрен знает, что там ей взбрело в голову, но помирать я точно не собираюсь…

Под конец были четверо из тех, кто вышли из строя. И что мне с ними делать? С одной стороны, надо наказать, да так, чтобы остальные испугались. С другой стороны, а других сторон много.

Я сидел у командирского костра. Рядом Гумус, демонстративно держащий взведённый арбалет. Рядом молчаливый Ивар и в паре метрах от костра раненый Могр, Алёна. Куда без этой язвы…

Музыкант пишет под мою диктовку. Я так и не изучил их «филькину грамоту» из рун вместо нормальных фонетических букв. Ведёт, так сказать, летопись нашего освободительного похода.

Не сочтите меня обманщиком и клятвопреступником. Если честно, мне проще было их убить без палева. На будущее, для устрашения. Проще, но не лучше.

Я же их отпустил. Не потому что я такой совестливый. Просто долги надо отдавать, даже если и не должен им лично. Когда-то и меня майор избавил от дисбата, так что, лысый, мы в расчёте…

Более того, я через музыканта выписал им рекомендацию в форт. Пускай служат, если захотят. Рекомендации моей грош цена. Всё слова. Умный, не трус, наглый, инициативный, ведёт за собой бойцов. Пока зелёный, можно научить.

Приложил в чернила свой перстень в качестве печати. Поставил отпечаток пальца. А как дальше у них сложится, то не мои заботы…

– Не ожидал? – спросил я у худого, низкорослого бойца.

– Не ожидал, ваша милость…

– Считай, что тебе сегодня благоволило небо. Просто я отдаю свои долги. Запомни это, боец. И больше так не подставляйся… Запомнил?

– Да, ваша милость.

– Иди уже. Чем дальше вы от нас уберётесь к утру, тем лучше. Сам понимаешь, баронская милость

кратковременна. Завтра я могу и не вспомнить о ней. Доберётесь до форта, там сами решайте. Бумагу я вам выписал. На тебя выписал. Так что думайте.

– Я запомню…

– Иди уже… – вслед уходящим в ночь говорил я.

Не ради тебя, дурак. И даже не ради моих немногочисленных бойцов. Ради справедливости. Возвращаю долг, пусть, может, тебя, лысый, уже нет в живых…

Утром мы недосчитали всего двух ополченцев, не считая четырёх, отпущенных мной. Итого: сорок семь ополченцев, четырнадцать наёмников, шесть моих и три раненых, четвёртый ночью умер. Плюс музыкант, Гумус, Ивар и Алёна.

Ах да. Есть ещё два гоблина. Один переводчик, второй хороший охотник и знаток местных лесов. Питаются гоблины хрен знает чем, но у нас ничего не просят. Спят хрен знает где, но с рассветом приходят к нашему лагерю, да так, что часовые их не видят.

– Ир ща гур! Жи ощщарг. Раррг, – говорит охотник.

– …шаман… вождь… веди нас… Дай путь… – путаясь в словах, переводит второй гоблин.

– Переведи. Идём к стене. Уходим от лишних. Если по пути есть дикие расы… Тьфу ты… Есть свободные… то идём к свободным нашего рода.

И мы пошли. Шли, несмотря на всякую фигню по пути. Как бы вам объяснить, что я понимаю под фигней. Под вечер первого дня у нас лошадь сломала ногу.

Ты мне сейчас начнёшь завывать про бедное животное! А у меня семьдесят четыре человека, не считая меня. Короче, зарезали кобылу, чтобы не мучилась. Не скажу, чтобы бойцы плакали, когда ели конину, но Алёна почему-то не ела. Дура.

Кстати об Алёне… Поглядывая на неё, я вспоминаю, что у нас больше недели не было тренировок. Не до них было. Да и мне эти тренировки на хрен не сдались. Вру. Сдались. Просто мне в этом трудно признаться. Ещё сложнее сказать, что они мне нужны не для физухи, а для спокойствия. Этакий размеренный ритм боя… Как будто бы бой бывает предсказуемый…

На второй день у нас сдох один из ополченцев. Не донесли. Хотя если разобраться, то он был обречён. Нам некуда было его нести.

Если честно, то на ополченца мне было похрен. А вот Могр стал совсем плох. Горячка, бредит. Да хрен с ним, что бредит. У него в спине рана между рёбер правого плеча. Короче, на спине ему лежать больно. На животе лежать тоже не вариант, там ещё больше прилетело. Я тратил редкую чёрную мазь на него, между прочим трофейное лекарство, но толку было мало. Старость своё берет.

Третий день. Я заснул в седле Колбаски. Алёна меня разбудила только на стоянке. Могр плох. У нас четыре ополченца сбили ноги до кровавых пузырей. Дебилы. Некоторые почти месяц с нами, но до такого не додумались. Впрочем, о чём это я. Тут другой климат. Сыростью несёт от болот и лесных озёр – ламбушек. Промочили ноги и постеснялись сказать об этом…

Четвёртый день. У нас большой привал. Лечим ноги. Пытаемся провести боевое слаживание.

Не сказать, что моё мясо – это совсем мясо. Не совсем так. Хотя кому я вру? Себе. Мясо одето в трофеи, но всё равно не перестало быть мясом. Одна надежда на строй. Стали проводить особые тренировки. Ещё Суворов говорил: «Не числом, но умением».