Македонский Лев
Шрифт:
— Что? — спросил Мотак, когда толстяк погрузился в молчание.
— Когда ты… путешествуешь… у человека в голове — то видишь его надежды, его мечты, испытываешь его терзания. У него была любовь — женщина по имени Дерая — но ее у него отняли. Он проклинает себя за ее потерю, и он опустошен изнутри, живя только мыслями о мести. Такой род надежды может успокоить человека на какое-то время, но месть — это дитя тьмы, а во тьме нет покоя.
— Ты можешь объяснить по-простому, целитель? — спросил
— Я не думаю, что ты можешь что-то сделать в этом случае. Ему нужна Дерая… и он не может ее получить. Как бы там ни было, с малой толикой надежды, что это поможет — и чтобы отработать гонорар от Эпаминонда — я приготовлю первую порцию лекарства. Ты будешь смотреть, и наблюдай за мной тщательно. Чрезмерная доза сильфиума может убить — а если его будет слишком мало, то рак разрастется. Это поможет — но не думаю, что он выживет без Дераи.
— Если ты такой мистик, за которого себя выдаешь, — проворчал Мотак, — то почему же ты не можешь заговорить с ним, позвать его обратно?
Толстяк затряс гооловой. — Я пытался, — мягко сказал он, — но он остается в мире, который создал сам для себя, в обители ужаса и тьмы. Там он сражается с демонами и порождениями мрака. Он не может — или не хочет — услышать меня.
— А эти создания, о которых ты говоришь, — могут ли они убить его?
— Думаю, могут. Видишь ли, мой рыжебородый друг, это демоны, которых создал он сам. Он сражается с темной стороной собственной души.
Пропасть затрепетала вокруг него, когда он перерубил Мечом Леонида шею летучей мыши величиной с человека, с крыльями из черной кожи. Тварь истекала кровью, которая заливала Пармениона словно масло для светильника, из-за чего становилось труднее удерживать меч. Он отступил вверх по пологому холму. Твари летали вокруг него, держась подальше от сверкающего меча, но черная пропасть льнула к его ногам, проглатывая землю. Он глянул вниз, чтобы увидеть отдаленные огни во впадине глубоко внизу, и ему показалось, что он слышит крики страдающих там душ.
Парменион смертельно устал, его голова разрывалась от боли.
Крылья захлопали за спиной, и он развернулся и взмахнул мечом, всадив его глубоко в мохнатое брюхо. Но тварь была уже прямо над ним, своими пилообразными зубами впиваясь в плоть на его плече. Он откинулся назад, высвободив меч, и отсек голову от шеи демона. Пустота поглощала землю у его ног, и Парменион соскользнул к краю пропасти. Перекатившись на живот, он выкарабкался и побежал к вершине холма.
Всё вокруг было злобным морем, темной бездной, смыкающейся вокруг него медленно, но неумолимо.
Над ним кружили нетопыри.
Затем
— Я люблю тебя, — сказала она. И свет пролился с темных небес, превращаясь в мост на небо.
Мотак стоял у границы владений храма, ожидая женщину. С ней было двое поклонников, и он понял, что пробудет здесь еще немалое время. Рядом был фонтан, и он сел, наблюдая за светом звезд в воде бассейна.
Наконец мужчины ушли, и он прошел ко входу в храм, свернув в коридор, где жрицы снимали комнаты. Он постучал в дверь самой дальней кельи.
— Один момент, — отозвался утомленный голос, затем открылась дверь. Рыжеволосая изобразила яркую улыбку, вспомнив его.
— Добро пожаловать, — сказала она. — Я надеялась, что настоящий мужчина придет поклониться Афродите.
— Я здесь не за тем, чтобы поклониться богине, — ответил он, войдя внутрь. — Я здесь, чтобы нанять тебя.
— Ты противоречишь сам себе, — сказала она, и накрашенная улыбка погасла.
— Вовсе нет, — возразил он, сев на низкую кровать и пытаясь не обращать внимания на испачканое одеяло. — У меня есть друг — и он умирает…
— Я не сплю с зараженными, — резко ответила она.
— Он не заражен — и тебе не надо будет возлежать с ним. — Мотак обстоятельно разъяснил ей о болезни Пармениона и о страхах, упомянутых Аргоном.
— И чего ты от меня хочешь? — спросила она. — Я ведь не целитель.
— Он наведывается к тебе каждую неделю, иногда и того чаще. Ты, возможно, видела его на поле для состязаний. Его зовут Парменион, но бегает он под именем Леона из Македонии.
— Я знаю его, — сказала она. — Он никогда не разговаривает — даже чтобы поздороваться. Приходит, отдает мне деньги, пользуется мной и уходит. Что я могу для него сделать?
— Не знаю, — признался Мотак. — Я подумал, что он к тебе неравнодушен.
От этих слов она рассмеялась. — Думаю, тебе лучше забыть о нем, — сказала она, подсаживаясь поближе и кладя руку ему на бедро. — Твои мускулы напряжены, а глаза выдают изнеможение. Это тебе нужно то, что я могу дать. — Ее рука заскользила вверх, но он перехватил ее за запястье.
— У меня нет других планов, женщина. Я заплачу тебе за услугу. Берешься за это дело?
— Ты так и не сказал, что тебе нужно, — ответила она.
Он посмотрел в ее накрашеные глаза и глубоко вздохнул. — Я хочу, чтобы ты стерла с лица охру и тени. Чтобы ты вымылась. А потом мы пойдем в дом.
— Я обойдусь тебе в двадцать драхм, — сказала она, высвободив руку.
Он залез в свой кошель и отсчитал десять драхм. — Остальные получишь, когда выполнишь задание, — проговорил он.