Македонский Лев
Шрифт:
Положа бесчувственного солдата на ступени, Парменион вернулся к коридору. Второй страж сидел спиной к лестнице, фальшиво насвистывая какую-то мелодийку и крутя игральную кость. Встав прямо за ним, Парменион обрушил удар ему на шею; страж упал вперед, головой на столешницу.
Двери в подземельях были дубовые и закрывались простейшим способом — деревянными засовами в пазах. Только две двери были заперты таким образом: в первой из них был Полисперхон. Парменион вошел в темницу, обнаружив фиванца спящим; его лицо было всё в крови и синяках, а помещение провоняло рвотой
— Не надо больше, — просил узник.
— Я здесь, чтобы спасти тебя, — прошептал Парменион. — Поспеши!
— Спасти? Мы уже взяли Кадмею?
— Нет пока, — ответил Парменион, открывая вторую дверь. Эпаминонд бодрствовал, но находился в еще более плачевном состоянии, чем Полисперхон: глаза как щелки, лицо разбито почти до неузнаваемости.
Парменион помог ему выбраться в коридор, но фиванец сполз на пол, его ноги не способны были выдержать его собственный вес. В свете факелов Парменион посмотрел на распухшие конечности друга: его икры били палками.
— Ты не сможешь карабкаться, — сказал Парменион. — Мне придется спрятать тебя.
— Они будут искать везде, — проворчал Полисперхон.
— Будем надеяться, что не везде, — отрезал Парменион.
Через час спартанец снова бежал один по пустынным улицам. Взобравшись по ступеням на стену, он обвязал свою веревку вокруг мраморного кресла, а затем закрепил на стене.
— Эй ты! — прокричал часовой. — Стоять!
Парменион перегнулся через зубцы, заскользил вниз по веревке, чувствуя, как горят ладони. Сверху часовой подбежал к веревке и принялся работать над ней своим мечом. Она сорвалась и полетела со стены.
Далеко внизу Парменион искал опору для рук, впившись в камень пальцами, словно крючьями, ровно в тот момент, как веревка ослабла. Осторожно он слез вниз и отправился к шатру Калепия.
— Ну как? — спросил оратор.
— Они в безопасности, — шепнул Парменион.
На рассвете в крепости Ариманес сидел согнувшись в три погибели и держась за живот. Он уже потерял счет, сколько раз его рвало за эту ночь, и теперь только желтая жижа наполняла таз, стоявший рядом с ним. Из более семиста восьмидесяти человек под его командованием, пятьсот были так больны, что не могли ходить, а остальные ходили по крепости как раненые — с серыми лицами и безжизненными глазами. Он вдруг осознал, что если фиванцы решат напасть сегодня, то его войско одолеют в считанные минуты.
Стук раздался в его дверь, и Ариманес заставил себя встать, подавляя стон.
— Входи, — сказал он, и усилие, потраченное на одно это слово, заставило дрожать его желудок.
Вошел молодой офицер; он тоже выглядел бледным. — Мы обыскали всю Кадмею. Узники, похоже, вырвались.
— Невозможно! — вскричал Ариманес. — Эпаминонду тяжело было ходить — не говоря уже о лазании по стенам. И потом, лишь одного человека видели перебравшимся через стену.
— Искать больше негде, господин, — ответил ему офицер.
Ариманес откинулся на кушетку. Неужто
Вошел другой офицер. — Господин, фиванцы выслали человека, чтобы обсудить… ситуацию.
Ариманес пытался подумать, но логическое мышление отказывало, когда внутренности и живот поднимали восстание.
— Скажи им, пусть приходит, — приказал он, удалившись в задние покои и присев над отхожим местом.
После этого он почувствовал себя немного лучше, вернулся на кушетку и вытянулся, улегшись набок и поджав колени. Он не хотел этой командировки, ненавидя Фивы и правящий здесь разврат, но его отец внушил ему, что командовать спартанским гарнизоном будет великой честью — и не важно, где именно он будет расположен. Ариманес провел тонкой рукой по редеющим светлым волосам. Чего бы он только не отдал сейчас, чтобы выпить чистой прохладной воды. Провались в пламя Аидово эти проклятые фиванцы!
Через несколько минут офицер вернулся, проведя внутрь высокого молодого мужчину с темными волосами и близко посаженными синими глазами. Ариманес узнал в нем бегуна, Леона Македонца, по всей видимости спартанского полукровку.
— Садись, — прошептал он.
Мужчина шагнул вперед и протянул каменный флакон. — Вода чистая, — сказал посланник.
Ариманес взял ее и выпил. — Почему они выбрали тебя? — спросил он, держа флакон в руке.
— По рождению я наполовину спартанец, господин, как вы, может быть, уже знаете, — мягко произнес Парменион, — но сейчас живу в Фивах. Они решили, что мне можно верить.
— И что, можно?
Человек усмехнулся. — Нетрудно догадаться. У меня нет надобности в обмане.
— Каковы их планы, парень? Собираются ли они атаковать?
— Не знаю, господин. Но они убили всех проспартанских советников.
— Что они велели передать тебе?
— Что они обещают безопасный выход тебе и твоим людям за границы города. Там они расставили шатры со свежей едой и лекарем, у которого есть противоядие от принятой вами отравы.
— Отравы? — прошептал Ариманес. — Отравы, говоришь?
— Да. Это подлый ход — типичный для фиванцев, — сказал Парменион. — Яд действует медленно, но убивает за пять дней. Вот почему, я думаю, они до сих пор не атаковали.
— Думаешь, им можно верить? Почему они не убьют нас как только мы… мы…? — он не мог заставить себя вслух произнести слово «сдадимся». — Как только мы уйдем, — сказал он наконец.
— Они слышали, — вымолвил Парменион, подавшись вперед и понизив голос, — что Клеомброт стоит с двумя армиями к северу от Коринфа. Он доберется сюда за три дня. Думаю, они скорее отпустят вас, чем будут рисковать, если Царь выступит против них.
Ариманес застонал и сложился пополам. Его мозг переполнялся болью, и тошнота заставила его заблевать. Посланник подхватил пустую бутыль и держал ее, пока офицера тошнило, затем Ариманес вытер рот тыльной стороной руки. — Они дадут нам противоядие?