Макорин жених

Суфтин Георгий Иванович

чахотку вогнали, Семена Бычихина гирей окрестили и вместо купели в пруд сунули. Теперь

опять безобразничать начинают.

Она нагнулась, взяла Федору за Плечи и повернула её лицом к людям.

– Не прячься от народа. От него не спрячешься. Кайся!..

Федора вдруг кинулась на колени и сквозь рыдания заговорила:

– Простите меня, граждане... Виновата, виновата я... Боялась, что его потеряю... Думала,

ничего плохого нет... Богу молятся...

– К ответу их, богомолов,

вот что! – бушевала Авдотья. – Пойду к Макоре Тихоновне.

Пусть собранье созовут... Нечего на их проделки глаза закрывать, этих фишек да ефимов...

Пошла отсюда! Марш! – скомандовала Петялина, слегка подталкивая Федору в спину.

Женщины расступились. Втянув голову в плечи, глядя в пол, проходила Федора по живому

коридору к выходу.

Захлопнув дверь магазина, она остановилась, привычным движением вынула из сумки

зеркальце и провела помадой по губам. Поправила шапочку, взбила сзади волосы и пошла по

поселку, как всегда, стройная, не по годам легкая. Встречный и не подумал бы, что только

сейчас она стояла перед женщинами на коленях и рыдала.

Она ничего не поняла. Шла и негодовала про себя. Что они так обрушились? Видать,

завидуют. Самим бы такой Фишенька достался, не то заговорили бы. Подумаешь, нашлась

экая Дуня-генеральша. Марш!.. К Макоре пойду... Собранье созову... Собирай, ежели хочешь.

Ничего ты с меня не возьмешь. Нинка моя дочь, и никому нет дела, как я её воспитываю.

Молиться заставила? Так что! И заставлю. И будет молиться... А то пусть и не молится, мне-

то ровным счетом наплевать... Вот ещё расстраиваться... И чего она, глупая, убежала? Тот-то,

Юрка, свататься пришел. Ничего парень, выходила бы... А она будто одурела, в одном

платьишке да на Крутую Веретию... Ну да всё уляжется, вот выздоровеет...

На крыльце стоял Фиша.

– Где была?

– Да в лавку заходила... Ой, бабы там, будь они неладны, напали. Еле отбилась...

Фиша в комнате, не раздеваясь, плюхнулся на стул. Закурил, но колечек, как обычно, не

пускал. Нервно грыз мундштук папиросы.

Доретта растерянно уставилась на него.

– А что я хотела тебя спросить, Фишенька... Нам ничего не будет?

Фиша поднял на неё свои свинцовые глаза, усмехнулся.

– В чем же ты провинилась? А свобода совести для чего? Ты этого не знаешь? Велика

Федора, да...

Он не закончил поговорки. Сбросил пальто, кинул окурок в печку.

– Накорми-ка. Проголодался очень.

Сел к столу. Доретта суетливо стала накрывать, вынула из печи кастрюлю с супом,

разлила по тарелкам. Аппетит у Фиши оказался добрый, ел быстро, обжигался. Доретта

лениво хлебнула несколько раз и задумалась.

–

Фишенька, а верно ли люди говорят, что ты сам в бога не веруешь? – неожиданно

спросила она.

Фиша поперхнулся. Долго кашлял, вытирая рушником глаза.

– Ты слушай больше бабьей болтовни! – сердито буркнул он. – Я, Федора Васильевна,

придерживаюсь пословицы: бог-то бог, да и сам будь не плох. Если уж ты хочешь знать, я

тебе скажу: бог для дураков. Понятно? Давай второе...

2

Нина поправлялась. Чтобы не тревожить её нервы, Макора ни слова не говорила с

девушкой о случившемся. Разговор на эту тему начала сама Нина.

– Как мне теперь глаза людям показать, Макора Тихоновна? Сама не понимаю, что со

мной происходило. Сначала боялась огорчать маму. Думала, пусть, раз ей хочется, буду кре-

ститься, рука не отвалится. Потом этот мамин Фиша принёс Евангелие. Мама попросила

почитать. Стала читать, сначала странно было – и слог какой-то особый, и священное...

Притчи любопытные, вроде сказок, песни духовные... Читаю, а про себя смеюсь... Ну, а

потом в Ефимову молельню меня затащили... Там Ефим проповеди читает. На первой

проповеди меня хвалил, Христовой невестой называл, всем в пример ставил: «Вот, говорит,

среди вас есть голубица невинная, кроткая. Она своей верой, богопристойным своим

поведением в царство небесное путь устремляет. Следуйте за нею...» Мне тошно, чую, что

всё это фальшиво и нелепо, а вырваться отсюда уже не в силах. Будто в силках запуталась.

Товарищам в мастерской стыдно в лицо смотреть. По улице идешь, глаза совестно на людей

поднять. Хочется, в клуб пойти, с подругами встретиться, а на душе лихо. Сидишь дома. А

Ефим опять в проповеди меня. Получается, что я соблюдаю каноны секты. На работе всё из

рук валится, нормы не могу выполнить, брак пошёл. А Ефим белым глазом сверкает, на

молениях в меня перстом тычет: «Смотрите, она поступает истинно по-христиански».

Сколько раз появлялось желание покончить со всем этим, а сил не хватало. Когда пришел

Юра, я испугалась и обрадовалась. И вдруг он сказал, что жениться на мне хочет... Я не

помню, что со мной было дальше. Кажется, я сходила с ума... И Ефим и Фишка гнались за

мной, страшные, глаза зеленые, ногти крючковатые...

Макора ласково положила ладонь на голову девушки.

– Не надо, Нинок. Не вспоминай. Всё прошло, кончилось. Теперь ты здорова, и тебе

нечего бояться...

Нина прижалась к Макориному плечу.

– Я их не боюсь. Теперь я их понимаю. А вот как, Макора Тихоновна, люди-то на меня