Макорин жених
Шрифт:
неуклюже, завздыхает, сделает благостное лицо, то начнет разговор с дочерью на
душеспасительную тему. Нине чудно и даже забавно. Она фыркает, изумленно смотрит на
мать, а толком не поймет, как ей ко всему этому относиться.
Однажды Доретта сказала дочери, к слову пришлось:
– Ты бы хоть лоб-то перекрестила.
– А зачем? – наивно спросила Нина.
– Как зачем! Бог-то ведь всё видит, – назидательно сказала мать.
Нина пожала плечами. Не знала она,
к божьей вере, пойдут другие, и третьи, и четвертые. Вокруг девушки появились какие-то
говорливые тетушки и бабушки, иные с речами сладкими, как патока, иные с устрашающими
россказнями, а некоторые с простыми житейскими разговорами, направленными к одному:
без бога не до порога. Фишка тоже разъяснял Нине священное писание и иной раз столь
занятно, что девушка слушала с интересом.
И всё же Нина внутренне противилась религиозным наставлениям. И когда ей сказали,
что надо идти на моленье, она, ощетинясь, сказала:
– Не пойду.
Мать притворно заплакала, стала укорять её злым неверием. Бабушки наперебой
заговорили об ужасных бедах и тяжких карах, кои ждут богоотступников.
Фишка строго приказал:
– Не дури. Сходишь раз, сама почувствуешь облегчение. Слушайся матери, она худому
не научит.
Скрепя сердце Нина пошла с ними. Встретил Ефим Маркович. Он маслено улыбался,
мотал головой, колол девушку белым глазом. Вручил' ей молитвенник – толстую книжицу в
засаленном переплете, пахнущую ладаном.
После общего моления, во время которого Нине казалось, что она попала в какой-то
странный потусторонний мир, Ефим Маркович взял её за руку и вывел на середину комнаты.
– Мы наречем тебя, отроковица, сестрой нашей во Христе, и будешь ты среди нас
непорочной голубицей, источающей свет истинный. И да будет житие твое
присноблаженным и всеправедным...
Он помолчал, сделал смиренно-строгое лицо и, уставившись на Нину глазами так, что
она вся затрепетала, изрек:
– Но знай, девица: отныне жизнь твоя в руце божией. И ежели ты пошатнешься в вере
истинной православной, вовсе сказать, не будет тебе спасу ни на земле, ни на небе. Молись,
соблюдай духовные каноны наши, и благо ти будет, и воссияет имя твое во веки веков.
Аминь.
После этого вечера за Ниной неотступно следили, поучали её, заставляли молиться и
молиться. Нина чувствовала себя опускающейся в какую-то мрачную бездну, но сил и путей
удержаться от страшного падения не находила. Порой у нее мелькала робкая мысль
обратиться за помощью к товарищам, рассказать обо всем Юре, но в таких случаях она с
ужасом
Она смотрела на нежданных своих «сестер» и «братьев» и не могла понять, что это за
люди, к чему они стремятся, куда зовут. У них даже и религии-то не было, все их «учение»
сводилось к воспеванию бога да к проповеди житейских запретов. То нельзя, другое нельзя.
И выходило, что нельзя именно то, что идет на пользу обществу.
Ефим Маркович внушал девушке:
– Пойми умом своим, чадо моё, что все эти светские затеи: собрания, кружки,
увеселения, – вовсе сказать, бесовское утешение. Безбожники выдумали их, чтобы радовать
сатану. Будь в стороне от них, не поддавайся соблазну. Бери пример со старых, верных,
истинных христиан. Вот хотя бы бабушка Курначиха. Стара и немощна, а проявила не так
давно, вовсе сказать, дух твердости и божьей гордыни в схватке с безбожниками.
Новоявленный апостол поведал, как во время выборов в местные Советы Курначиха
отказалась принять избирательный бюллетень. Сколько ни старались агитаторы разъяснить
ей значение выборов, сущность советской демократии, роль Советов в жизни общества,
старуха стояла на своем: участвовать в выборах она не будет и на избирательный пункт не
пойдет.
– Может быть, бабушка больна, идти к урне не в состоянии? Так мы принесем бюллетени
и избирательный ящик сюда,– говорили агитаторы. Она твердила одно: голосовать не будет.
Тогда агитаторы привели ей слова из священного писания: «Несть власти, аще не от бога».
Неужели и после этого бабушка откажется участвовать в выборах? Она слова из священного
писания выслушала и ответила:
– Так ведь это не про советскую власть...
Нина слушала, и у неё сердце сжималось от боли. Куда, в какое болото тащат её? Дома
она с плачем кидалась к матери, просила, умоляла спасти её, не губить, вытащить из ямы.
Мать и сама приходила в смятение, поняв, что происходит. А что она могла сделать?
Обратиться к Фишеньке? Тот слушал, пуская ровные колечки дыма к потолку, и усмехался.
– Чего ты хочешь, Доретта? Дело сделано, и переигрывать нельзя.
– Не боишься ты, Фиша, бога...
Он похохатывает.
– Страсть как боюсь. Боюсь и потому божью дочь Нину возвратить безбожникам не могу.
Поздно, Доретта. Пойми, поздно...
2
В рабочкоме они сидели вдвоем – Макора Тихоновна и Нина. Нина вытирала слезы и
молчала. Макора завела с ней разговор о производстве, о заработке, спрашивала, хватает ли