Макорин жених

Суфтин Георгий Иванович

Провал? Неужели провал? Ему хотелось убежать, скрыться, исчезнуть совсем. Безотчетно

взгляд его остановился на столе, покрытом блеклым кумачом, где лежала потрепанная

Митина кепка. Эта кепка и оказалась той спасительной соломинкой, ухватившись за которую,

утопающий обретает силы.

– Вот вы кепку видите? – спросил Митя, стараясь перекричать шум.

– Ну, видим, – недоуменно ответили в зале.

И тут Мите стало удивительно легко. Он ощутил почву под ногами.

Продолжал

уверенно, с некоторым даже озорством:

– Надо доказывать, что кепка лежит на столе? Всякий может сам потрогать... Надо

доказывать, что она тут?

Руки сидящих на полу ребятишек одна за другой потянулись к кепке. Кто-то сказал:

– Верно, лежит...

Митя взял кепку и кинул её за шкаф.

– А вот сейчас я утверждаю, что здесь, на столе, вот тут, – он указал пальцем, – лежит

кепка. Вы видите её?

– Не видим,– раздались голоса.

– Вы потрогайте, кепка тут лежит.

Ребячьи руки опять дружно потянулись к пустому месту на столе. Мальчишки в голос

весело закричали:

– Пусто!

На лицах многих взрослых появились понимающие улыбки. Митя ликовал.

– Пусть тот и докажет, что бог есть, кто это утверждает. Бога никто не видел, никто не

трогал. Чего нет, того нет. Не доказать.

Митин голос зазвенел. Торжествующе глядя на людей, Митя закончил:

– Вот вам ещё доказательство, что бога нет. Попы говорят: бог наказывает

богоотступников. Я – богоотступник. Пусть он поразит меня, если существует.

Зал притих. Верующие опасливо поглядывали на потолок над Митиной головой, ожидая

чуда. Лектор с нарочитой медлительностью прошелся около стола, заглянул за шкаф, извлек

свою кепку, отряхнул её от пыли и натянул на голову.

– Лекция окончена, – сказал он будничным голосом.

Диспут завершился благополучно. Но когда Митя шел домой, на душе у него скребли

кошки. Как встретиться с батькой, что сказать?

Отец сидел за столом, ужинал. Митя приготовился к отцовскому гневу. Отец не проронил

ни звука. Митя положил свои конспекты на полочку рядом с божницей, стал раздеваться.

Отец молчал. Только когда Митя умылся и направился к своей постели, отец сказал:

– Ты чего без ужина-то? Садись, похлебай молока...

2

Егор подумал: «Приедет Митя, надо с ним посоветоваться. Толковый парень». Подумал

так и сам подтрунил над собой: «Ты бы ещё с младенцем советовался, Егор. Соску бы вынул

у него изо рта и спросил, быть тебе кожевником или нет. Верно, молод ещё Митюшка, совсем

не обсохло материно молоко на губах, и горяч, не хуже моего Рыжка, да мозговит

дьяволенок. И упрям: ежели захочет чего, так

добьется, хоть нос в кровь расквасит. В

Бережных, в нашу породу...»

Егор не очень разбирался в мудрёностях, добытых Митюшкой из книг и газет, но как-то

так выходило, что сердцем он был на стороне племянника, когда тот затевал сражения с

богатеями да попами. Прошлым летом Митя вместе с одногодками-комсомольцами устроил

новый праздник, день леса. Вместо троицына дня. В троицын день крестьяне по обычаю

украшали свои дворы молодыми березками. Нарубят березок и наставят вокруг избы,

глядишь – вся деревня в зелени. Светло-изумрудные, будто прозрачные листочки трепещутся

на ветру, радуют сердце. А назавтра уже вянут, свертываются. Печально поникают березки

ветвями. Убирают их скорей мужики с глаз. Обрубят прутья, тонкие стволики пустят на

жерди в изгородь, а то свалят в кучу где-нибудь на задворках, и гниют там, трухлявятся

бывшие красавицы. Сколько лесу губится в троицу, не приведи бог. И задумал Митюшка с

товарищами искоренить этот обычай портить лес. Объявили по всему сельсовету: в

воскресенье будет день леса. С вечера на стене потребиловки, у крыльца, вывесили стенную

газету. Уж и как они её разукрасили! Нарисовали смешных картинок, ярко их размалевали.

Статейки написали крупными буквами, так что и малограмотный прочитает. А сверху

огромный красный лозунг:

«Не руби, а сади!»

Утром в воскресенье Митя встал ранёшенько, пошел на Погост посмотреть, как

действует их стенная газета. Кто в церковь идет, кто в лавку за товаром, кто в гости

направился – все увидят стенную газету, не минуют: потребилка на краю села стоит.

Идет Митя и видит: по селу движется толпа. Похороны – не похороны, крестный ход – не

крестный ход. Над головами сверкают на солнце голые, ободранные ветки ивняка. Впереди

идет Фишка Мизгирев, кричит, вихляется, машет белым ивняковым прутом. Митя

прислушался, чего же кричат: «Не руби, а сади! Не руби, а сади!» И вдруг Митя понял.

Краска залила лицо, захолонуло сердце. Пропал день леса, погибла стенгазета. Все пошло

прахом...

Незадолго перед этим комсомольцы начали поход против неграмотности. А чтобы

добыть деньги на учебники да на бумагу и чернила, устроили субботник. На бывшем

поповом лугу вымахали большие заросли ивняка. Ребята придумали вырубить ивняк, содрать

с него кору и сдать её в потребиловку. Ивовая кора хорошо ценилась, потому что вятские

кожевники ею дубили кожи. Кустарник ребята вырубили, кору ободрали, высушили, а ивовые