Макорин жених

Суфтин Георгий Иванович

– Мудреное что-то...

– Молчи...

И вот погас свет, вспыхнул экран. Митя крутит ручку аппарата и удивляется, почему все

смотрят не на экран, а на объектив, излучающий сноп света. Он останавливается.

– Почему вы смотрите сюда? Картина-то ведь там, на полотне.

– Ну? А мы думали тут, в стеклышке...

Все поворачиваются к экрану. По нему ходят неясные, смутные тени. Появляются буквы,

растянутые, кособокие. Зрители глядят с любопытством, а механик нервничает,

регулирует

фокус, выравнивает рамку, проверяет, не сбит ли конденсатор. Нет, все в порядке, а

изображение на полотне искаженное. Что такое? С механика капает пот. А публика, затаив

дыхание, смотрит, как на берег накатывается морская волна, на скале появляется девушка,

глядит на зрителей, улыбается.

– Господи, да она живая!

– И губами шевелит, говорит кабыть...

– Тише, слушайте, может, услышим, чего она бает...

А радость Митина горько омрачена: проекция плохая. В чем же ты, механик, сплоховал?

Где тот изъян? Неужели и дальше так пойдет? С трудом докрутил он первую часть картины.

Включил свет и стал проверять все детали аппарата по порядку. Все на месте. Так в чем же

дело? Зажав ладонями виски, Митя напрягал память, вспоминая наставления инструктора.

– Ты, Митюша, чего? – забеспокоился Егор.

– Да видишь, дядя, не клеится что-то, тускло...

– Добро, парень... И так посмотрим.

Аппарат застрекотал. На экране показался поезд, мчавшийся издалека, от горизонта. Он

постепенно приближается, становясь всё больше и больше. Вот вырисовался паровоз. Он

летит на зрителей, огромный, тяжелый, пышущий дымом и паром. Ещё мгновение – и он

вырвется из рамки экрана, всей громадой налетит на зрителей, раздавит их. Раздались крики,

все хлынули прочь от полотна, началась давка.

Митя остановил аппарат, включил свет.

Обескураженные зрители изумленно озирались. Никакого паровоза, никого не задавило,

вот чудеса-то... В суматохе кто-то перевернул на полу крышку футляра от аппарата. Митя

поднял ее, хотел поставить на место и вдруг хлопнул себя по лбу.

– Обтюратор!..

Внутри футляра за специальным держателем мирно лежал обтюратор, та часть

киноаппарата, которая устраняет искажения проекции на экране. Бедный механик забыл о

нём.

Показ картины закончился полным торжеством механика. Зрители до полуночи сидели

около аппарата, пока Митя разбирал его и мягкой тряпочкой протирал детали, слушали

объяснения, не очень понимали, но были довольны и горды, что вот их сосед, недавний

мальчишка, такой премудрости научился. Ручку динамомашины в тот вечер покрутили все –

и ребятишки, и женщины, и старые старики, даже старухи,

которые охали, крестились,

брались за нее с опаской, а все-таки брались.

Глава шестая

СУД В ПОСЕЛКЕ СУЗЁМ

1

Бережной прожил дома с неделю. За это время он навозил домашним сена для скота,

наготовил дровишек, всласть попарился в баньке. Запасясь харчами, поехал в Сузём. По

знакомой дороге Рыжко бежал бойко. На развилке он повернул к котлопункту... Нет, Егор не

направлял, сам меринок догадался, куда надо. В избушке было полно народу – время

подоспело обеденное. Егору еле нашлось место с краю лавки. Макора носилась, как

угорелая, стараясь всем подать обед вовремя. Лесорубы бодро покрикивали на неё,

поторапливая.

– Ой, Макора, спать не надо. Душа пищи просит.

– Поспешай, девонька, жениха хорошего найдем.

Макора добродушно огрызалась. Она знала, что лесорубы торопят её в шутку, так, от

доброго сердца. Заметив Бережного, Макора изменилась в лице. Молча подала ему миску

щей, принесла порцию жареной картошки. Улучив момент, наклонилась к нему, прошептала:

– Что ты, Егор, наделал! Тебя хотят под суд отдать.

– Меня? Под суд? – изумился Егор. – Ты, девка, в уме ли? За что под суд, я тебя ещё не

убил...

– Меня бы убил, так легче было, дурной... Там на тебя Синяков зуб точит.

– Угомонись. И Синякову я ещё бока не наломал, не за что судить. Вот наломаю, тогда

пущай...

И хоть считал Егор слова Макоры девичьей пустобайкой, а всё же пока ехал от

котлопункта до Сузёма, сердце беспокоилось. И оказалось, что не впустую. Едва он зашел в

барак, ему сообщили, что уж на дверях столовки объявление вывешено: Бережного завтра

судить будут. А тут появился и Синяков. Он поздоровался с Егором, однако руки не подал.

– Так что, товарищ председатель, соседей судить принялся? – спросил Егор, сузив глаза.

Синяков сел рядом на нары, поковырял зачем-то задоринку на доске, понюхал

прозрачную смолку, приставшую к ногтю.

– Соседей ли, не соседей ли, разбирать в таком деле не приходится. Заварил кашу, так

расхлебывай.

– Вот так каша, скажи на милость! Домой съездить нельзя стало. Я тебе не продавался,

ты меня не покупал – и квиты. Вот тебе весь суд.

– Нет, не весь, Егор...

Бережной, по-бычьи нагнув голову, глухо спросил:

– Всерьез судить будете?

– Будем.

2

Назавтра к вечеру в барак, где поселился Егор, собрались лесорубы. В конце барака