Макорин жених
Шрифт:
прошло. В казавшейся ранее безликой, чужой и неприязненной публике он стал ныне
находить любопытство, заинтересованность и дружбу. Теперь он уж не ограничивался
вступительным словом, а после сеансов, разобрав и прочистив аппаратуру, подолгу
разговаривал с крестьянами о новостях техники, о религии, о колхозах. И с удовольствием
замечал, что к его словам прислушиваются. В Верхотурье после беседы пятеро записались в
колхоз. В Мотовилихе молодежь потребовала
бывали и печальные недоразумения. В Овсянке Митя прочитал женщинам газетную заметку,
в коей рекомендовалось доить коров не двумя пальцами, а всем кулаком.
– Ты уж нам покажи, сердечный, как это делается, – просили женщины, в
простосердечии своем полагая, что раз парень газеты читает и картины кажет, то всё знать и
уметь обязан, Митя не смог отказаться, пошел в хлев, надеясь, что доить коров – премудрость
не велика. Но там получился полный конфуз, корова никак не хотела подпускать его к
вымени и под конец мазнула хвостом по щеке.
– Пелагея, дай ты ему свою кофту и платок, – посоветовали женщины.
Растерянный Митя и на это согласился. Кто-то из мужиков, наблюдавших с сеновала,
предложил надеть и сарафан: без сарафана, мол, всё равно ничего не выйдет. От сарафана
Митя отказался. Но каково же было его изумление, когда корова, обнюхав кофту и платок,
подпустила механика. Но лучше уж она его боднула бы или лягнула, или совсем от него
убежала. Доберясь до вымени, Митя с ужасом почувствовал, что ничего у него не
получается: он не может выдавить из сосков ни капли молока.
Хозяйка коровы Пелагея сокрушенно ахала, подталкивая соседок под бока.
– Вот как, оказывается, кулаком-то, а мы, темные, и не знали. Глядите-ко, до чего народ
доходит!
Соседки хихикали, переговаривались. А с Мити градом катился пот. Он рад бы убежать,
да как убежишь. Помогла сердобольная старушка.
– Ну-кось, бабоньки, хватит тешиться. Стойкое ли дело мужику за коровьи титьки
дергать...
Когда Митя рассказал об этом злоключении в комсомольском райкоме, все покатились со
смеху. А строгий секретарь посоветовал:
– Ты, брат, с бухты-барахты за коровьи-то титьки не хватайся. И для титек тоже умелые
руки требуются...
2
Домой Митя приехал в бодром настроении. Ступив в избу, он недоуменно остановился
перед отцовскими праздничными нарядами. В переднем простенке висела растопыренная на
спицах суконная бекеша, которую отец извлекал из сундука лишь по двунадесятым
праздникам, да ещё вёснами, чтобы развесить на изгороди просушить, проветрить и
благодатными солнечными лучами злую моль, буде она завелась. В другом простенке
красовалась черная жилетка с пристегнутыми часами на серебряной цепочке. И часы
тикали... А ведь в обычные дни они с неподвижными стрелками мирно лежали на божнице.
Заводил их отец в редких случаях, ради больших торжеств. Картину завершала раскинутая на
столе сатиновая голубая рубаха – предел отцовского щегольства. «Что за праздник у батьки?»
– подумал Митя. Только он хотел задать этот вопрос матери, как она сама с таинственным
видом полушепотом сообщила:
– На свадьбу собираемся. Батько посаженным отцом будет. .
– Да кто женится?
– Ты не слыхал, что ли? Егорко-то наш за ум взялся. Высватал девку хорошую,
справную.
– Макору?
– Куды Макоре! Провертелась она, упустила парня. Да и к лучшему дело-то. Не Макоре
чета невеста Егорова. Параню Медведчикову знаешь? Так вот она. И сама толста, и лицом
красна, и в дом принесет немало добра...
– Параню! – Митя свистнул и уставился на мать. – Кто же его обработал, бедного
дядюшку?
Мать рассердилась.
– Много ты понимаешь! Обработал... Парню счастье подфартило. Гляди-ко, ему уж скоро
третий десяток сполнится, а всё не женат. Так и на всю жизнь холостяком не мудрено
остаться. А он эку девку отхватил! Чуть помоложе бы, и тебе в невесты не худо...
– Мечтал о такой. Не можешь ли, матушка, присватать похожую?
– Ну-ну, не насмехайся над матерью. Знаю тебя! Тебе бы чики-брики на высоких
каблучках. Смотри, парень, в крестьянском деле такая неподходяща.
– А как же! Каблучки – самое главное.
Митя подошел к матери, взял её за плечи.
– Да что ты, мама, женить меня собралась? Рановато вроде. Дай-ка мы с тобой хоть
поздороваемся как следует. .
Он обнял и поцеловал мать. Та расчувствовалась, всплакнула, засуетилась.
– Ты поешь с дороги-то. Соберу я тебе. Наголодался, поди, в чужих людях.
Сын не дал матери убрать со стола отцову рубаху.
– Сытехонек я, мама. И чужие люди добрые бывают. Пойду лучше дядюшку навещу,
поздравлю его.
3
В Егоровой избе шло великое мытье. Полдюжины соседок, заткнув подолы за пояс,
сверкая голыми икрами, взобрались на высокие помосты и натирали потолочины, матицу и
стены голиками с дресвой. Их шутки и смех гулко раздавались в просторной избе,
освобожденной от мягкой рухляди. Заметив Митю, соседки обсыпали его дресвой.