Макорин жених
Шрифт:
комсомольцы решили отправить Гришу в больницу. Мать и этому воспротивилась. Никакие
уговоры не действовали.
5
Сосновская молодежь взволновалась, прослышав о крестинах Гриши Фереферова. Без
всякого зова, один по одному ребята пришли в сельсовет. Синяков удивился нежданным
гостям.
– У вас что, собрание?
– Нет, Федор Иванович, так пришли.
– На посиделок, что ли? Так уж вы бы топали лучше к девкам. В сельсовете-то
водятся...
– Мы, товарищ председатель, не в сельсовет, а в парторганизацию.
– Секретарь созывал? Тогда посидите, придет, значит...
– Федор Иванович, вы ведь тоже партийный... Гришку-то спасать надо, погубят парня...
Ребята рассказали Синякову о крещении и болезни Гриши Фереферова, об отказе его
матери отправить сына в больницу.
– Да, отмочили фокус-мокус. Выбрали время, когда весь актив в область укатил... Вот
ерунда какая! – расстроился Фёдор Иванович
Он вышел из-за стола, походил вдоль половицы. Половица лежала неровно,
покачивалась. Перешел на другую. Постоял, глядя на ребят, подумал.
– Тут, братцы, мы с вами прошляпили, – сказал он медленно, отделяя слово от слова
паузами. – Не одного Гришку прошляпили, вот в чем беда. Его надо вызволить, это верно.
Придет Никита Васильевич, посоветуемся с ним по партийной линии. Найдем пути, я думаю.
Увезти надо Гришу в больницу – первая задача. Вырвать его из Платонидиных восковых
ручек – вторая. Но и это не всё. Ежели до Гришки добрались, сумели его опутать и сбить с
панталыку, ежели начали женихов в «кваснике» купать, значит, нам с вами оплеуха, да и
крепкая. Близоруки выходит... Вот так! Пашка-то Пласиинин знает? Митюшке не сообщали?
Назавтра Синяков вместе с секретарем партийной организации Никитой Васильевичем и
с Митей Бережным пришли к Грише. Он был в полном беспамятстве. Мать, как и ранее,
наотрез отказалась отправить сына в больницу. Её убеждали, доказывали, что она своим
упрямством погубит парня, – женщина стояла на своём. Синяков попытался даже
подействовать административной властью – не помогло. Тогда решили установить у постели
больного дежурство. Дежурных обязали строго выполнять все врачебные предписания и ни в
коем случае не допускать никаких знахарских обрядов над больным.
Слух о Гришиной болезни разошелся по деревням. Большинство колхозников
возмущалось Платонидвным поступком. Были такие, кто осуждал самого Гришу.
– Эдакой детина полез в «квасник»!
Но были и такие, кто находил в этом божие произволение. Платонидины послушницы не
сидели на месте, их
то, что забыл парень веру. Другие толковали: подвиг совершил парень во славу Христову. По
словам третьих получалось, что Гришина болезнь – это испытание его духовной стойкости.
Коммунистам и комсомольцам, когда они пошли по деревням, было трудно. Платонидины
чары проникли в сознание многих. В иной избе весь вечер шли опоры, а когда беседчик
уходил, вслед ему крестили дверь.
Глава девятая
КЛЮЧ ОТ ОБЩИННОЙ КАЗНЫ
1
Леденцов, трезвый, в обычной гражданской, а не поповской одежде, в поздний час
заглянул к Платониде. Он явно струхнул, поняв, что в своём усердии они со святой матерью
зашли слишком далеко. И духовную наставницу он предполагал встретить в расстроенных
чувствах. Ему хотелось совместно с ней, не откладывая в долгий ящик, искать выход из
трудного положения. Каково же было его удивление, когда вместо обычной радушной
встречи его ждали громы и молнии.
– Ты пришел? – набросилась Платонида, едва он переступил порог. – Знаю, зачем явился.
За Платонидиным заступничеством? Хочешь, чтобы твою пьяную харю я ограждала крестом
и молитвой? Али на меня всю вину свалить желаешь? Не выйдет! Сам нашкодил, сам и
затирай. Не я Гришу в «квасник» толкала, ты...
Харлам стал бурым, как свекла. Ему захотелось взять эту сухую, тощую старушенцию за
шиворот и тряхнуть по-настоящему. Но благоразумие взяло верх. Куда ни кинь, а
преподобная связана с ним, отцом Харлампием, крепкими узами. Их невозможно разорвать,
не навредив себе. Так надо сдержаться. Она в ярости болтает ерунду поостынет – всё
уладится.
– Матушка, за что ты лаешь на чадо своё? – пытаясь взять привычный тон, сказал
Леденцов. Это на неё не подействовало.
– И лаю и лаять буду. Нечего тебе ко мне подлизываться. Хватит, я повозились с тобой.
Леденцов переменил тактику.
– Дородно! Ты меня прогонишь. Ладно, хорошо. Возьмут Леденцава на цугундер,
пропишут ему ижицу. Хорошо, дородно! А Платонида-то что, доннер веттер, так и останется
в сторонке? Она святая, она ничем не замарана. Думаешь в райских кущах сидеть, очи горе
возводить и воздыхать: «Очисти мя, спасе, по великой милости твоей». Не выйдет,
Платонида, не на того нарвалась. Харлам Леденцов не агнец кроткий, не подставит шею под