Макорин жених
Шрифт:
пальцем, оказал:
– Барахло...
Платонида поджала губы, величаво поднялась на крыльцо, резко стукнула дверным
кольцом.
3
Параня не подпускала Егора к иконостасу и столам.
– Не дам! Не дам прикоснуться. Не тобой установлено, не тобой уберётся. Чего ещё
выдумал – святые образа ему помешали...
Что с ней делать? Мужниного слова не слушает, гневного взгляда его не боится, знает,
что пальцем не тронет, характер не тот. Ощерилась,
навострила, того и гляди вцепится. Но и оставить так нельзя же! Будут тут ходить веяние
ханжи да кликуши, сам не заметишь, как оболванят, сделают святошей, а то и юродивым,
затянут в Платонидину компанию – жизни потом не рад будешь. Сумели же скрутить с
Параней, побрызгали родничковой водой – и влип Егор. А тут хоть из собственной избы ноги
уноси. Параня что, тигрица. Он не ожидал от неё такой прыти.
– Пальцем тронешь – глаза выцарапаю!
Егор не спеша подошел к висящей на стене сбруе, вытянул из седелка чересседельник,
сложил его вдвое и с легким размахом погрозил супружнице. Она взвыла и, оглашая криками
улицу, кинулась к Платаниде.
Сгрузив священное имущество в гуменную корзину, Егор стащил его на Платонидино
крыльцо и гам оставил вместе с корзиной. Жена вернулась тихая, смирная. Только в глаза не
глядела. Начала обряжаться, с Егором ни слова. Он выкинул в сени сколоченные из досок
столы из-под церковных книг, в передний угол поставил обеденный стол с крашеной
столешницей. Изба приняла обычный вид. Егор сел у окна. Подождал. Жена не опешила
накрывать к обеду. Он сказал:
– Параня, собери-ка поесть...
Она набросила на столешницу скатерть, поставила солодку, принесла ковригу хлеба,
ложку, нож, налила в блюдо щей. Сама не села.
– А ты что – сыта? – опросил Егор.
Она промолчала. Егор нарезал хлеба, посолил щи.
– Садись, ешь
В голосе мужа послышалось что-то такое, от чего Параня засуетилась, торопливо
схватила тарелку и подсела к столу. Ели молча. Егор изредка взглядывал на жену. Она
уставилась в блюдо и не поднимала глаз весь обед. Вставая из-за стола, Егор распорядился:
– Убери метлой паутину со стен. Вишь, накопилось. Да пол вымой, изобиходь избу. .
Егор ушел чинить изгородь в поскотине. Параня не посмела ослушаться его. Пол она
вымыла, паутину обмела, села у окошка. Хлопнула дверь в сенях. В избу ввалился Харлам.
Он был в поповской рясе, с епитрахилью1, висевшей косо, в шляпе, из-под которой вылезала
1 Епитрахиль – принадлежность священнического облачения, нечто вроде передника.
грива волнистых волос, на концах свивающихся в кольца. Шелковистая, аккуратно
окантованная борода и
выглядел внушительно. Но он был пьян, и шикарная его борода спутана, усы обвисли,
мутные глаза бессмысленно блуждали. Параня ахнула.
– Батюшка! Да как же ты в такую пору? И грех с тобой, не в себе ты...
Хардам кинул сверток с крестом и кадилом на стол. Шатнулся.
– Параша...
Растопырив пятерню, он покрутил пальцами в направлении кровати.
– Спать хочу...
– Дурень! – рассердилась Параня. – Куда ты к кровати лезешь? А если он сейчас придет?
Ведь и тебе и мне конец будет...
– Царствию твоему конец... Приготовь постель, Параша... Помолебствовал усердно... Сон
долит...
Харлам с трудом сволок с шеи епитрахиль, скомкал и бросил под лавку. Стал снимать
подрясник.
– Ой, что мне с ним делать? – заломила руки Параня. Обхватив размякшего попа поперек
тела, напрягая силы, она вытащила его в сени, с великим усилием затолкала на поветь,
заперла в чулан и закидала чуланную дверь чем попало, чтобы муж, вернувшись, не вздумал
туда заглянуть. Поповское облачение она поскорее снесла к Платаниде.
– Что же мне, мать, делать? Распьянёшенек пришел... А мой-то изгородь поправлять
отправился. Ведь вернется не за чем. Услышит храп в чулане, али тот спьяна голос подаст,
пропали тогда...
Платонида рассердилась, заметала глазами огненные стрелы.
– Без соображенья да, окаянный! Вот проспится, дам ему...
Платонида задумалась, перебирая цепочку наперсного креста.
– Как же, однако, выпутаться? Ты вот что, увидишь в поле Егора – сразу же мне стукни.
Я уж как-нибудь улажу...
Найдя решение, Платонида успокоилась.
– Ступай и глаз с поля не спускай.
Глава восьмая
ТАЙНА СВЯТОГО КРЕЩЕНИЯ
1
Ефим Маркович жил тихо и незаметно. Вернувшись из дальних мест, он заехал в
Сосновку только на денек, посидел с Платонидой в нетопленой горнице, сходил в баню и
отправился в Сузём. Там нашлось ему дело около тракторно-ледяной дороги. С широкой
лопатой ходил он по трассе, поправляя снежное полотно, ездил на бочке с водой, поливая
санную колею. Тихий, исполнительный, всегда готовый к услугам, он понравился дорожному
мастеру и начальнику лесопункта. Ему стали поручать более выгодные работы, отличать
премиями и подарками, поселили в лучший барак, а потом дали и отдельную комнатушку. В
свободное время Ефим Маркович занимался сапожным ремеслом. Оно было близким к его