Макорин жених
Шрифт:
финифтью окладни, почернелые от времени доски работы старых владимирских богомазов,
1 Канон – церковное песнопение в похвалу святого.
2 Киот – поставец для иконы.
3 Тропари, кондаки, акафисты – церковные песнопения
дешевые олеографии с фальшивой позолотой, просто вырезки из дореволюционных
божественных журналов и даже аляповатые самоделки базарных живописцев, быстро и
ловко изготовляющих по желанию заказчика что угодно: любовную пошловатую
настенный неимоверной яркости ковёр, пейзаж с озером, где на сизой воде плавают лиловые
лебеди, или святых соловецких угодников Зосиму и Савватия, восседающих на скалах,
окруженных облаками.
Вдоль стен вытянулись длинные столы, а на столах церковные книги в тяжелых кожаных
переплетах с металлической отделкой и застежками: евангелия, псалтыри, часословы,
требники, а рядом с ними тонкие замусоленные брошюрки в копеечном издании и с
лубочными картинками: жития преподобных, мучеников, великомучеников, блаженных и
прочая, проповеди столпов церкви, краткие описания святых мест: Соловецкой обители,
Киево-Печерской лавры, Нового Афона, Саровской пустыни. И, наконец, стопка церковных
календарей с пасхалиями1, святцами и портретами высоких духовных персон.
Параня выбежала из кута и остановилась посередь избы в настороженном ожидании. На
фоне церковного великолепия она выглядела столь странно, что Егор развел руками. Кофта с
вырезом и короткими рукавами, юбка узкая, в обтяжку, с прорехами на подоле вдоль икр.
– Ишь, вырядилась, – сказал Егор, обошел жену стороной, потрогал на столе закапанные
воском, пахнущие ладаном фолианты, оглядел иконостас2, покачал головой, повернулся и
вышел в сени. Там постоял и плюнул.
– Чёрт те знает что...
Возвратясь в избу, он сказал жене, показывая рукой на столы:
– Убери всю эту требуху! Обедать собери.
– Я тебе в куте соберу, Егорушко, – залебезила Параня. – Это ведь священное добро. Как
же убирать?
– Да откуда ты набрала-то его, добра такого?
Параня помялась немножко, придвинулась к Егору, зашептала горячо:
– Сподобились мы, Егор. Благодать божья осенила нас. Ныне в нашей избе молитвенный
дом. Синяков, ирод, не дал нам часовню, церкви нет, вот молитвенный дом и открыли у нас.
Это божье изволение, Егорушко, десница его святая благодатная осенила нас.
Егор растерянно смотрел на жену. Он не знал, что ему – смеяться, сердиться или плакать.
– Это тоже десница? – скривил он улыбку, указывая на разрезы подола юбки.
– Ну и что! – подбоченилась Параня. – Неуж только городским можно, а нам нельзя?
Нынче все так...
За зиму преобразилась не
лесозаготовках, Платонида развила бурную деятельность. По её помыслам у «квасника», где
обнаружились костыли, возник навес, а под навесом появилась железная кружка с висячим
замком и сургучной печатью, вокруг «квасника» устроен сруб, на нем крючки, а на крючках
черпачки. Приходи, пей, исцеляйся и опускай в кружку хошь медную, хошь никелевую, а
лучше бумажную деньгу. Об этом шепчут «сестры» всем и каждому при встречах, особенно
хворым, горестным и жаждущим добыть хорошего жениха. К «кваснику» проложена тропка,
ходят туда люди, кто украдкой, а кто и въяве. Дважды в неделю Семен Бычихин отпирает
замок на железной кружке и вытряхивает её содержимое в мешок. По воскресеньям утром
служат молебен у часовни, где висит Парасковья-пятница, а вечером поют акафисты у
«квасника». Во время этих служении производится сбор на тарель. А в будни то в той, то в
другой деревне устраивают крестины – крестят не только новорожденных, но и больших
ребят. За крещенье взимают по таксе, однако же превысить таксу не возбраняется, а наоборот,
поощряется. Семен Бычихин, принимая даяния, не преминет сказать:
– Дающего десница не оскудеет. Не скупись, и тебе воздастся сторицей...
В блаженные, видать, устремляется мужик Семан Бычихин.
И в Платониде большие перемены нашел Егор. Она уже не лебезила, не пела масляным
голоском. Стала она с ним суха и надменна. Голос звучал повелительно.
1 Пасхалия – таблица для нахождения времени пасхи.
2 Иконостас – стенка, каркас, куда ставятся иконы
– Ты вот что, сосед, крыльцо-то у избы почини да покрась. Нынче у тебя не простая изба,
а божий дом. Верующие ходят. Народ уважать надо...
Егора подмывало ответить ей грубостью, да сдержался. Сказал:
– За совет спасибо, соседушка. Крыльцо, правда, починки требует. А вот что избу мою в
молельню превратили, так допреж хозяина спросить не мешало бы...
– Тебе же почесть великая, божеское соизволение...
Егор повернулся к ней спиной, стал колоть чурку. Попалась чурка свилеватая,
неподатливая. Удар, второй, третий не взял её Егор рассердился, хватил со всего плеча. Чурка
раздалась, топор по обух ушел в землю. Егор распрямился, поправил шапку.
– Моего соизволения не было, – сказал он. – Не было и нет. Вот. Скажи, Платонида,
своим, чтобы унесли всё ваше...
Он поднял плаху от расколотой чурки, посмотрел – внутри была гниль. Ковырнул