Макорин жених
Шрифт:
старому кожевенному промыслу: там кожа, и тут кожа. А заказчики не отличались большими
претензиями, сапоги им нужны не для форсу. Требовали прочности, а не изящества. Ефим,
зная толк в коже, умел и тачать. Нужны бродни – он сработает бродни, желаете ботинки –
пожалуйста. Правда, на танцы в них, может быть, и не всякий решится идти, а по лесу
бродить можно, хоть в дождь, хоть в слякоть – воды не пропустят, не забывай лишь обильно
смазывать дёгтем. А с
с кожаной обсоюзкой, с подмёткой, а то и с полными накладными головками. Получаются
при этом не валенки, а бурки, теплые и при сырой погоде прямо незаменимые. Начальство
радо: стихли требования открыть сапожную мастерскую. Доволен и Ефим Маркович: таксы
казенной нет, мастер один-единственный, не хочешь – можешь не приносить.
К следующему сезону на краю поселка появился домик, небольшой, да крепко
сколоченный, обнесенный частоколом. На калитке надпись: «Цъпная собака». Васька Белый,
прочитав эту надпись, радостно смеялся.
– В самую точку. Все будут знать, кто тут живет...
А сапоги в починку по весне всё же принес. Ефим Маркович сказал:
– Достань соленой трески, живо подобью подмётки.
В ту пору в лесных лавках долгое время не было рыбы. А северный мужик без трески
плохо себя чувствует, люби ею осолониться. Васька обещал добыть трески. Когда сапоги
были готовы и Васька пришел за ними, Ефим Маркович посмотрел на него одним глазом,
устремив другой на окно, и спросил:
– А треска?
– Вот, ей-богу, Ефимушко, сбегаю в воскресенье до пристани, возьму на пароходе в
буфете. Далеко ли сбегать-то, пустяк, километров тридцать будет ли...
– Сбегаешь, тогда и сапоги получишь.
– Да как босиком-то, Ефим? В уме ли ты? Еще ледянка не растаяла, на дорогах снежница,
простужусь...
Ефим Маркович тихо взял из Васькиных рук сапоги, сунул их под лавку. Стал вкручивать
в дратву щетинку. Глазом кольнул Ваську.
– Будет треска – будут сапоги.
Васька помялся-помялся, повздыхал-повздыхал и ушел ни с чем. А в воскресенье он в
старых валеных опорках зашлепал по сырой весенней дороге через лесные полноводные
ручьи, по болотинам и мочажинам к пристани. На его счастье, рыба в буфете оказалась. Он
принес сапожнику здоровенную рыбину, держа её за хвост, шлепнул со всего маху на стол.
– Давай сапоги!
Ефим безмолвно вручил сапоги, а когда Васька ушел, сказал:
– Ничего трещёчка дородная...
В домик к Ефиму перебралась из деревни жена. Изредка стала к нему наведываться и
Платонида. По вечерам слышался иногда рык отца Харлампия. Зачастила к
супруге в гости Анфиса. Да и Параня подчас появлялась на улицах поселка. Говорят, она
чаще ночевала не у мужа, а в том же домике на окраине. На это не обращали внимания: мало
ли кто к кому ездит и кто у кого ночует.
2
После ссоры Егора с женой из-за церковной утвари их отношения совсем расстроились.
Параня не проморгала тогда прихода мужа с поля, вовремя предупредила Платониду, и та
сумела отвлечь его внимание, затеяв длинный разговор о божественном. Весь вечер
настойчиво и терпеливо поучала она Егора, наставляя его в вере Христовой. Он сначала не
обращал на нее внимания, ужинал, медленно и обстоятельно резал хлеб длинными тонкими
ломтями, прижав к груди ржаную ковригу, солил суп, тщательно размешивая соль в блюде
ложкой. Казалось, Платонидины наставления не касаются его ушей. А она зудила и зудила,
как неотступная муха. Бережной не выдержал:
– Уймись-ко, Платонида, всё равно без пути звенишь. Не маленький я...
– Да ты хуже маленького. Дитя ты настоящее. Совсем безбожникам поддался, они из тебя
веревки вьют. Митя твой то и знает, что громит бога. А чего он понимает? Где у него
умишко? Материно молоко ещё на губах не обсохло. А ты ему в рот заглядываешь...
– Ну, дай бот, чтобы такой умишко у всякого был...
– Я не про то говорю. Пущай башковит, он, верно, башковит. Только не в ту сторону
башка клонится. И почто ты слушаешь безбожные охулки, Егорушке? Зачем изгоняешь храм
божий из своей избы? Одумайся! Радоваться бы тебе да бога славить...
Егор и хотел бы заставить Платониду замолчать, да как? Не проймешь её ни здравым
словом, ни бранью. Чем больше возражай, тем дольше будет зудить. Он слушал-слушал,
натянул кепку и хлопнул дверью. Платонида, скосив губы, заморгала Паране. Та высунулась
в открытое окно, крикнула обиженным голосом:
– Куда ты, на ночь глядя, Егор? Не сидится тебе дома...
Не расслышав, что он ответил, закрыла окно и сказала:
– Слава тебе боже, унес черт...
– Придется уж мне сегодня у тебя ночь бодрствовать. Ежели вернется, так быть начеку, –
сказала Платонида зевая.
Она принялась за вязку, лениво перебирая проволочными спицами. Кивнула.
– Сходи-ка проведай, как он там, батюшка-то, будь он неладен...
3
– Что такое с Григорием? – раздумывал Паша Пластинин, наблюдая за членом своей
бригады Фереферовым. Изменился за последнее время парень, стал нелюдимым,