Макорин жених
Шрифт:
Но обманным путем вымогать деньга у темных людей никто вам не позволит. У «квасника»
денежный ящик установили, у корявой сосны, того гляди, установите. Мало ли где ещё
можно доходное место облюбовать. Были бы глупые, доходы будут. На пропой Харламу мало
ли надо... Вот что, Бычихин, прекратить надо поборы. Понял? А то тебе отвечать придётся.
Далее, чтобы полный учёт всех доходов был. Налог будем брать. Утаите – по головке не
погладим...
– Да что ты,
– Тебя я за жулика не считаю, а что вся ваша бражка на жульничестве замешана – это
факт. И ты, смотри, пропадешь в той компании благочестивой. Жалко мне тебя, мужик-то ты
стоящий, не вертопрах какой...
– Спасибо, Федор Иванович, на добром слове, – степенно поклонился Семен. – Но
жалеть тебе меня не приходится. Мы с тобой на разных лавках сидим. Ты безбожник, я тебе в
том не перечу, твоё дело. Не хошь в рай – силой не тяну. И меня ты не неволь. Я со Христом
родился, со Христом и умру. А добро у меня всё на учете, под замком хранится, можно
проверить...
– Проверять мне тебя нечего, а верующие могут и проверить...
Бычихин уходил из сельсовета размеренной походкой уверенного в себе человека. У него
своя голова на плечах, и нечего председателю Синякову учить его уму-разуму. В вере своей
Семен был тверд и непоколебим. Она не была у него показной, как у многих. Не внешними
побрякушками, крестами да молитвами проявлял Семен свою веру, а духом, нутром души.
Проходя мимо старой часовни с иконой Парасковьи-пятницы, Семен остановился, положил
нужное число поклонов, ворча:
– За всю жизнь Семен Бычихин нечестной копейкой не прельстился, с чего это Федюня
на меня подозренье наводит... Прости его, великомученица Парасковья, заступница
грешных...
4
Весь день Семен тесал бревна для нового телятника. Свежепахнущий штабель сосновых
брусьев желтел на пригорке. Первый венец стен был уже заложен. «В экую хлевину много
телят уместится, – думал Бычихин, поглаживая бороду во время передышки. – Поди, у
помещика и то раньше не водилось столько. Да кто их знает, помещиков, в наши края они не
забирались, никто не видал, какие у них хлевы строились». Тесал Семен бревна с охотой.
Вечером, сделав последний затес, вытер пот со лба.
– Хватит, пожалуй...
Не спеша пошел домой. Проходя по задам мимо амбара с церковным добром, вспомнил
предупреждение Синякова, подумал: «Береженого и бог бережет. Надо, чтоб не случилось
лиха, поберечься. Добавочный замок повешу, всё надежнее...»
Дома разыскал на подволоке полупудовый заржавленный замок. Раньше
ворота на паперть ныне разрушенной церкви. Огромный ключ еле, со скрипом ходил в
скважине. Семен капнул в скважину скипидаром. Ключ пошел ходче.
Замочная скоба с трудом вместилась в петли пробоев. Замок не висел, а торчал на
амбарочных дверях.
– Вот так запор! Больше амбара...
От неожиданности Семен вздрогнул, стал оглядываться и не мог увидеть крикнувшего.
Он часто закрестился, подумав, что это голос нечестивого. Из-под амбара высунулась голова
Васьки Белого.
– Не бойся, Семен, я не некошной1... Крестиками меня не отгонишь...
– Да чего ты там, окаянный, делаешь? Испужал до смерти...
– Червячков, вишь ли, копаю. Они тут в глине под амбаром жирные, для рыбак будет
скусное кушанье...
Васька присел на рундучок, достал кисет. Мастеря цигарку, кивнул на замок.
– Крепкого сторожа-то поставил. Небось добра много в амбаре?
– Како добро! – равнодушно пожал плечами Семен. – Так, думаю, надежнее...
– То верно, – согласился Васька. – Замок амбара больше, как не надежнее... Сохранит. От
Харламка, от попа, поди, затираешься? Он мужик не промах...
– Не лопочи, – рассердился Бычихин. – Какой бы он ни был, а ныне священная особа,
сам владыка его рукоположил, архиерей... А ты такие слава.
– Так я не про владыку, чего ты мне проповедь читаешь! Да и владыка, видно, хорош,
ежели на Харламка, на пьяницу и блудника, руку положил.
– Грех тебя слушать-то... Тьфу!
Семен, не удостоив Ваську кивком, зашагал прочь. Огромный ключ, подвязанный к
поясному ремню, болтался у него на боку, как сабля. Васька смотрел старосте вслед и
прихохатывал один, втихомолку.
Глава десятая
КАРТУЗ НА МОСТУ
1
Утро было тихое-тихое. Васька Белый с удилищами на пледе спускался с высокого
косогора, шлепая голыми подошвами по утоптанной тропке. Над прудом подымался и таял
клочковатый туман. Березовая изгородь, кусты ольхи и остов старой мельницы светились,
будто обрызганные серебром. Вдоль речной поймы потянул первый ветерок. Васька
радовался хорошему вёдренному утру и предвкушал великое удовольствие подремать над
спокойным и недвижным поплавком. В пруде рыбешка водилась, но Васька без особого
азарта относился к улову. Для него было не столь важно, клюет ли рыба: самому поклевать на
вольном воздухе важнее. Он запасливо прихватил с собой добрый клок сена, чтобы сидеть на