Макорин жених
Шрифт:
слушала.
– Ты его не знаешь, Мария Васильевна. Вот и всё. Такой, такой он и есть... Анфиса-то не
зря от него убежала...
Не выдержав Дореттиного напора, Маша пошла к Синякову. Тот долго думал, пытаясь
уразуметь, о чем идёт речь. Наконец, вспомнил, что давал обещание принять девчонку в
мастерские, да и забыл о нём. Неловко теребя ус, он стал извиняться перед Пчелкой.
– Затмение нашло, верно. Это, говорят, от старческого склероза случается такая заминка
памяти.
неладна, эта Доретта...
Маше самой было неловко перед Синяковым и, чтобы как-нибудь спрятать неловкость,
она спросила:
– Так можно Нину свести в мастерские?
Синяков засуетился.
– Конечно, какой разговор. Вот нате вам документ, ежели без него не обойтись...
Он вырвал листок из блокнота и написал записку. Маша пошла с Ниной в мастерские.
Там накололи записку на шило, торчащее из стены, указали Нине, где взять инструмент, и она
стала рабочим человеком.
5
Задумчивый, сосредоточенный, шагал по поселку Синяков. Он получил вызов в трест и
теперь денно и нощно готовил в уме нужные для отчета материалы. Кто знает, о чём там
спросят. С планом вроде на мази. Перерасходы не так велики, бывали и побольше. Ну,
техника используется так себе. Так у кого она в леспромхозах треста добро используется?
Соревнование в Сузёме есть. Особо беспокоиться будто нет причин. А всё же надо сто раз
обдумать и то и другое. Начальство всегда начальство. Ему иной раз такое в голову придёт, до
чего ты и вовек бы не додумался. Вот и узнай, чем оно заинтересуется...
Внезапно Синяков остановился, словно его ударили по глазам. Навстречу ему по
узеньким мосточкам шла Анфиса. Весёлая, румянолицая, из-под пухового платка выбились
белесые кудряшки, глаза светлые, будто прозрачные, а внутри горит нагловатый огонек. Она
не замедлила шаг, не свернула в сторонку, не опустила взгляд; так и прошла молча, словно не
заметив своего бывшего мужа, только вихлястее стала походка. Синяков видел, куда она
свернула, но не мог вспомнить, кто там живет. Маленький домик, калитка с надписью:
«Цъпная собака». «Почему через ять? – удивился Синяков. И тут же рассмеялся: Не всё ли
тебе равно, уважаемый товарищ, куда она пошла и почему цепная собака написана через ять.
Видно, им так лучше». Жена... Бывшая жена... Любил ли он её? Кто знает, кажется, любил.
Но вот прошагала мимо, и ему всё равно... Кабы всё равно, разве думал бы так?.. Синяков
поглубже нахлобучил шапку, будто хотел покрепче запрятать свои думы, и зашагал,
привычно раскачиваясь с боку
раздумывая, махнул рукой.
– Девушка, налей-ко стакашек...
Анфиса постучалась у калитки, цепная собака тявкнула раза два, потом завиляла
хвостом, узнала. Щелкнули замки, и перед Анфисой открылась дверь.
– Своего встретила, – сообщила Анфиса, не успев поздороваться.
– Поленом он тебе в ноги не запустил? – ехидно спросил Ефим Маркович.
– Пусть попробует. Руки коротки.
– Про то вам знать, – смиренно потупился Ефим Маркович. – По какому делу, сестра
Анфиса?
Она бесцеремонно разделась, повесила на гвоздь шубку, пуховый платок, сняла валенки
и поставила их на печку, села на табурет, стала растирать ноги сквозь чулки.
– Намяла в дороге, портянки неловко навернула, что ли, – объяснила она. – По какому
делу, ты спрашиваешь? А на раденье пришла. Будет служба-то?
– Служба будет, как же, – благоговейно перекрестился Ефим Маркович. – А как жизнь
там, в Сосновке?
– Живут добро, тебе кланяться велели.
Горница у Ефима Марковича обширная, холодная и пустая. Тесовый стол, грубые скамьи
по стенам да окованный железом сундук в углу – вот и всё её убранство. Пол некрашеный,
затоптан дочерна. Анфиса поморщилась.
– Некому тебя изобиходить-то, что ли?
– Некому, Анфисушка. Люди приходят, помолятся, порадеют Христу-спасителю, а
грязца-та и остается... И то сказать, святая грязца, не вредная...
Анфиса, не спрашиваясь хозяина, затопила печь, нагрела воды и начала голиком с
дресвой продирать загаженный пол. Ефим Маркович молча наблюдал, лежа на печи.
– Дородная из тебя мытница, Анфиса. Хоть бы ходила раз в месяц, проворачивала у меня
грязь-то.
– Не жирно ли будет, батюшка. Своих, сузёмских богомолок заставляй, пущай
потрудятся во имя господа, не что и сдеется...
6
Из треста Фёдор Иванович вернулся мрачнее тучи. Видно, нахлобучку дали? Нет,
нахлобучки начальник лесопункта Сузём не получил. Наоборот, его не сильно, но
прихваливали: план-то выполняется, соревнование ведётся. Омрачила товарища Синякова
перспектива. Управляющий трестом так и сказал:
– Со стародедовской дубинушкой кончать пора, наступает новый период на
лесозаготовках. В лесные делянки косяком пойдет новая техника. Её надо встретить в полной
готовности и с распростертыми объятиями. Старые привычки, ставку на многолюдье
придется бросать. А кто не сможет разделаться со старинкой, тому самому придется