Мальчик и облако
Шрифт:
– Наш клан вместе с дружественными и вассальными кланами никогда не имел больше девяноста тысяч человек. Откуда столько переселенцев? – задал вопрос Иван Чжанович.
– Принимают решения в последние недели или дни. Когда мы весной пытались подсчитать число готовых к переезду, многие семьи надеялись, что клан Шугуан их не тронет. Но за прошедшее время они убедились, что им тоже придётся расстаться с землёй и собственностью, отдав всё за бесценок. Присоединяются не только вассальные, но и другие дружественные рода. Клан, занимающийся для нас транспортными перевозками, перебирается в Благовещенск и во Вьетнам в полном составе, а это больше пяти тысяч человек. Шелководы, которые Шугуан пока не интересны, тоже решили разделить судьбу нашего клана и самостоятельно перемещают своих людей, а это почти семь тысяч человек. Если девушка замужем за
– У нас подготовлено жильё примерно для шестидесяти тысяч человек. Немного можно потесниться, но это проблему не решит. На юге России нужно на весь холодный период бронировать гостиницы, санатории и дома отдыха – зимой они пустуют. А к весне мы жильё построим. Через неделю все, кто смогут уехать, будут за пределами Китая. И тогда мы будем точно знать число переселенцев. И ещё: уже сегодня начать, и в течение нескольких дней всем нужно переместиться из этого комплекса, чтобы его работа вернулась к стандартной активности – Шугуан будут искать, где находится руководство нашего клана и нужно подумать над тем, чтобы в Индии или Малайзии создать имитацию работы основной администрации нашей семьи. Хотя бы на короткий срок введём их в заблуждение, – резюмировал ИванФениксов.
Подмосковье. Закрытый посёлок Александровка.
– Гутн таг, герр Хайнц!
– Гутн таг, герр Гефт! Искренне рад Вас видеть, Николай Артурович! – бывший капитан немецкой разведки Фриц Хайнц, а ныне соискатель политического убежища, встал и слегка наклонил голову, приветствуя вошедшего в кабинет Гефта.
Николай Артурович шагнул навстречу, протянул ему руку и крепко пожал ладонь, протянутую Хайнцем. Хайнц истолковал это как хороший знак.
– Думаю, Вы читали всё, что я написал в отчёте. Я готовился к побегу почти пять лет; когда возник замысел, старшему сыну ещё десяти не было. Сложно было незаметно исчезнуть и требовалось что-то придумать. Размышлял над маршрутом, искал точку перехода, накапливал наличные, а деньги на счётах превращал в дорогие украшения.
– Да-да, – поддержал Гефт, – по количеству украшений Ваша супруга даст фору любой княгине. Да и дочери на приданое останется.
– Я боялся, что со мной что-то может случиться, и тогда моя семья хотя бы первое время сможет жить за счёт этих накоплений.
– Ну, будем считать, что негативные прогнозы не оправдались. Вы и из Германии выбрались тихо, и в зоне соприкосновения перешли очень удачно.
– Это та же точка, где переходили и Вы. Совсем немного маршрут изменил, чтобы по польской территории двигаться глухими местами.
– Как семья перенесла бегство из Германии?
– Хорошо. Я думал, что будет хуже, гораздо хуже. Но жена у меня воспитана ещё в старой немецкой традиции «трёх К»: кирхен, киндер, кюхен. И ей ситуация в Германии с каждым годом нравилась всё меньше. Хотя, конечно, менять место жительства боялась. Но здесь, в посёлке, когда она увидела кирху, она чуть не прослезилась от радости. Да и одно то, что дети могут спокойно играть на улице без присутствия старших, о многом говорит. Старшего сына Клауса я эти пять лет тоже готовил – он с детства знает, что наши предки в межимперский период выехали из России в Германию, всегда интересовался историей семьи и Россию воспринимал положительно. Ну а младшие ещё ничего не понимают.
– Буду рад, если привыкание пройдёт безболезненно. Вы, думаю, обсуждали с супругой дальнейшую жизнь?
– Конечно, герр Гефт. Обсуждаем каждый вечер. Причём, как и каждую женщину, её больше заботит не своя и не моя жизнь, а будущее наших детей.
– Да, знакомо. Когда я вернулся, главным упрёком было именно то, что я заставил страдать детей. Давайте и поговорим о вашем будущем и будущем детей. Вам уже нарисовали перспективы: если Вы сейчас подадите документы на гражданство, то по ходатайству Службы внешней разведки гражданство вам присвоят, язык жена и дети подтянут позже. Дворянство пока только личное. Гражданство особенно важно для Клауса – он ведь в течение года-полутора должен инициироваться, и лучше ему при этом иметь гражданство, тогда он получит прирост от императорской
– Если мы согласимся работать в академии, как нас будут туда возить – каждый день? Или на неделю?
– Зачем возить? Можете ездить сами, если купите машину. Но городок строится, он будет небольшой, до академии будет легко добраться пешком.
– Я думал, что до конца жизни буду жить в этом посёлке…
– Этот посёлок – временное жильё для адаптации. В нём усиленная охрана, чтобы защитить молодых эмигрантов от слишком внимательных глаз. После решения главных вопросов люди уезжают туда, где им предстоит жить и работать. Академия будет располагаться далеко от Москвы, на закрытой территории. Там строится целый комплекс административных и учебных корпусов и жилой квартал. Если Вы согласитесь преподавать в академии, то будете жить в коттедже в преподавательском посёлке рядом с академией. Марта там же может преподавать язык и заниматься переводами. Если работа в академии Вас не устроит, то можете выбрать из уже поступавших предложений или Вам будут искать другой вариант. Но держать Вас под замком никто не собирается.
Владимир. Монастырь.
– Я не знаю, как правильно называть то, что я вижу – энергия, магия? Не могу подобрать правильный термин. Вначале мы называли просто «зеленое зрение», и как только я к нему привык, всё изменилось. Мы стали называть по-другому: «э-взгляд», «м-взгляд» или «силовое зрение». Сейчас восприятие изменилось опять, я вижу новые подробности, которых не видел раньше. И не знаю, как это назвать.
Я сидел в светёлке у отца Игнатия и рассказывал ему об «опытном поле». Он задумчиво слушал меня, изредка переспрашивал.
– Ты можешь называть так, как тебе проще, как нравится. Так, как это понимаешь ты. Потому что ты – единственный специалист, который это видит и может оперировать этим даром. Никто другой твоего дара не видит. О его существовании мы узнаём по косвенным признакам – ты лечишь, ты видишь людей за преградами и на большом расстоянии. Так твой дар проявляется. Когда ты лечишь, ты применяешь «подушечки», но к настоящим подушкам они никакого отношения не имеют. Это твоё понимание этого явления, и так ты объясняешь мне, Татьяне, Евичу, процесс лечения. Слова условны. И в целом таково познание – как только ты чего-то достигаешь, так тебе открывается следующая ступень, и старые слова не подходят или их становится недостаточно. Человечество две с половиной тысячи лет пытается понять Божественную реальность, и всё это время оно видит её как бы сквозь мутное стекло, жадно ловит только блики, не понимая, что там, за этим стеклом.** Мы видим лишь отражение Бога, и многое представляется таинственным и загадочным. Твой дар – тоже из разряда необъяснимого.
***
От отца Игнатия возвращаюсь к Анатолию Дмитриевичу – он попросил меня переговорить с двумя студентами-выпускниками. Не очень понимаю, о чём, но для моего воспитателя я готов сделать всё возможное и невозможное. Когда я до него добрался, оказалось, что студенты приехали, они сидели с Анатолием Дмитриевичем за столом и пили чай.
Быстро вводят меня в проблему: бывшие приютские ребята перешли на выпускной курс архитектурного института и им нужно сделать дипломный проект – желательно на базе какого-то реального объекта, это ценится комиссией. И чем масштабнее – тем лучше. Строить что-то потом не нужно – просто собственник должен написать отзыв, что проект хороший. Открываю смартфон, показываю карту, кидаю координаты. Они бегло просматривают и предлагают сделать проект плотины на ручье – и рыбу можно разводить, и турбину поставить.