Мантык, охотник на львов
Шрифт:
— А, можетъ быть, я не т слова вписалъ. Я вписалъ: сибирская рка — «Лена», а, можетъ быть есть какая другая рка.
— Волга, что-ли?
— Волга не сибирская рка, — съ упрекомъ сказалъ Коля, и потомъ тутъ пять буквъ, а надо четыре…
— Четыре… четыре… — лобъ Мантыка собрался въ складки. Онъ ломалъ свою голову, напрягаясь. — Дай-ка карту.
Онъ водилъ пальцемъ по голубымъ линіямъ ркъ и шепталъ надутыми губами.
— А Кама, не подойдетъ?
— Кама не въ Сибири, — сказалъ тихо Коля.
— Вотъ неудача-то. Въ Сибири все или слишкомъ короткія, въ три буквы: — Обь, или уже
Оба мальчика примолкли, склонились надъ зарисованнымъ Колей съ пергамента чертежемъ. Нсколько минутъ они оба молчали. Въ комнату чуть доносился шумъ затихающаго Парижа и часто били въ стекло дождевыя капли. За занавской чуть слышно дышала Галина. Свча на стул горла ровно, кидая отъ мальчикозъ на стну большія неподвижныя тни.
— Знаешь, — вдругъ быстрымъ шопотомъ сказалъ Мантыкъ, — я придумалъ… Пойдемъ къ писателю.
— Писателю? — повторилъ Коля. — Онъ, казалось, ничего не понималъ. — Почему къ писателю?
— Башковатый народъ, Коля. У нихъ слова то пишутся ладно, слово за словомъ. У нихъ въ голов то, поди, какъ въ словар какомъ — словъ изобиліе. И такія и этакія. Писатель приладить, какъ гвоздемъ пришьетъ. Онъ найдетъ. Ему это — плевое дло.
— Откуда же мы найдемъ писателя?
— А Александръ Ивановичъ?
— Это, что «Юнкеровъ» то описывалъ… Какъ вальсъ танцовали?..
Коля задумался. Вдругъ встали передъ нимъ страницы недавно прочтенныхъ, бережно вырзанныхъ изъ газеты главъ романа. Коля задумался объ этой красивой, свободной, безпечной и безпечальной жизни, какой онъ уже не зналъ и какою, можетъ быть, и онъ бы жилъ, если бы… Печальная улыбка освтила его милое лицо.
— Да, — сказалъ Мантыкъ, — и «Храбрые бглецы» и «Пуделиный языкъ». Помнишь, ты Галин его прочелъ и потомъ мы все съ нею на пуделиномъ язык разговаривали — «такъ, такъ и еще такъ» — сталъ длать онъ жесты рукою, подражая чему то.
— Какъ же къ нему пойти-то? — задумчиво сказалъ Коля. — Мы его не знаемъ.
Я знакомь съ нимъ, — со скромною гордостью сказалъ Мантыкъ.
— Ты?
— Я
— Врешь!
IX
КРЕСТОСЛОВИЦА РАЗГАДАНА. ТАЙНА ОСТАЛАСЬ ТАЙНОЙ. ОДНЪ ДОГАДКИ
Но Мантыкъ не вралъ. На бульвар Босежуръ строили домъ. Хозяинъ Мантыка послалъ его съ каміонеткой доставить къ строющемуся дому алебастровый украшенія. Мантыкъ подъхалъ къ пыльнымъ тонкимъ лсамъ и спросилъ, куда сложить привезенный грузъ. Ему показали мсто. Онъ раскрылъ свой грузовичекъ и одинъ сталъ таскать громадныя, пуда по три всомъ, алебастровыя плиты и ставить ихъ вдоль троттуара.
Былъ тихій, ясный осенній день. Улица спокойная, по одну сторону дома, по другую, за желзной ршеткой глубокій ровъ и въ немъ рельсы круговой дороги, за рвомъ деревья Булонскаго лса. Отъ грузовика дко пахло бензиновой гарью, отъ строющагося дома, въ открытыя, пустыя окна тянуло сыростью и запахомъ известки, — отъ недалекаго лса наносило запахъ сосны и осенняго прлаго листа.
Мантыкъ гибкими движеніями спины и рукъ подхватывалъ грузъ на себя, шелъ, чуть сгибаясь въ колняхъ, легко, поддавая лопатками, снималъ плиты и мягко ставилъ на землю.
— Экій вы силачъ! — услышалъ онъ голосъ по
Мантыкъ въ изумленіи остановился. Обтеръ о фартукъ запачканныя алебастромъ руки и оглядлся. Рядомъ со строющимся домомъ, въ дом съ маленькимъ палисадникомъ за желзной ршеткой, было раскрыто настежь въ нижнемъ этаж окно. Въ окн на подоконник лежала громадная, пушистая пестрая кошка, щурила зеленые глаза, a подл кошки стоялъ человкъ, съ ясными добрыми глазами и рыжевато-русой мягкой бородкой. Мантыкъ посмотрлъ на него. Было что то ьъ этомъ человк, влекущее къ нему, располагающее на разговоръ и откровенность.
— Вы почему же угадали, что я Русскій, — спросилъ Мантыкъ.
— Да ужъ такъ. По всей вашей повадк. Вы это длали совсмъ какъ крючникъ золжскій или хорошій петербургски ломовикъ. Мн напомнило наши дачи и перезды на нихъ изъ города. Французъ такъ не длаетъ.
— Да?
Мантыкъ разставилъ ноги и раскрылъ ротъ. Онъ не зналъ, что надо дальше длать. Повернуться спиною, благо грузъ снятъ и работа кончена и ссть къ рулю, не хотлось. Очень ужъ пріятенъ былъ въ обращеніи, въ голос, во всемъ облик этотъ человкъ… У него было такое славное, умное, Русское лицо, что Мантыкъ, одинокій въ Париж, почувствовалъ, что онъ такъ уйти не можетъ, что повернуть спину этому человку никакъ нельзя.
— Это что-же? Ваша кошка? — не зная, что сказать, спросилъ Мантыкъ.
— Моя, — отвтилъ стоявшій у окна.
— Видать, вы любите зврюшекъ.
— Очень… И зврей, и птицъ, а особенно лошадей.
— Вы кто же такой будете? — спросилъ Мантыкъ и на лиц его расплылась улыбка.
Незнакомецъ назвался.
— Неужели-же… писатель?.. Ахъ ты… Да вдь это что же!.. «Пуделиный языкъ» то вашъ?.. И «Юнкера»… и все такое… А я то такъ просто… О кошк спросилъ…
Въ сильномъ смущеніи Мантыкъ снялъ свою мятую рабочую фуражку и сказалъ, низко кланяясь:
— Тогда ужъ позвольте и мн вамъ представиться. Уральскій казакъ Абрамъ Петровичъ Мантыкъ.
— Очень пріятно, — сказалъ писатель. — Люблю уральскихъ казаковъ. У меня были между ними пріятели. Я даже лошадь уральскую имлъ. Хорошая была лошадь. Иноходецъ… Если имете время, зайдите ко мн. Выпьемъ по стакану вина. Поболтаемъ.
Приглашеніе было такъ мило сдлано, что Мантыкъ отказаться никакъ не могъ. Онъ еще разъ, очень тщательно обтеръ руки и пошелъ въ домъ.
Вотъ такъ то, совершенно случайно онъ и познакомился съ писателемъ… Съ самимъ Александромъ Ивановичемъ.
Все это онъ теперь шепоткомъ, шепоткомъ разсказалъ изумленному Кол.
Съ лстницы, въ тихую комнату донеслись усталые шаги. Медленно поднималась Наталья Георгіевна.
— Ну, — зашепталъ Мантыкъ, — мн пора. Маменька то, поди, устала. Спать хотятъ… Такъ, пойдемъ, Коля, къ писателю. Онъ намъ все разберетъ и на мсто поставить. Онъ добрый. Ужасно какой ласковый…
— Хорошо… Въ это воскресенье, посл обдни.
— Ладно, я заду, предупрежу… Гости, молъ, будутъ. Мантыкъ взялъ на руку свой плащъ и тихо выскользнулъ изъ комнаты. На послдней площадк уже стояла блдная, сильно усталая Наталья Георгіевна. Мантыкъ поклонился ей, поцловалъ ей руку, какъ училъ его ддушка, и помчался внизъ.