Марево
Шрифт:
— Я рыдала передъ нимъ, я умоляла его, не уносить ненависти, хоть къ теб; я ему говорила, что видно ужь не судьба сбыться вашимъ надеждамъ. Я заклинала его смириться передъ этимъ непостижимымъ, чмъ-то страшнымъ что все по своему ломаетъ. Отецъ…. Нтъ, не могу…
Голосъ ея оборвался, она зарыдала и спрятала голову на груди Леоза.
— Ну, полно, полно, говорилъ онъ съ испугомъ, лаская ее.
— Ничего…. оставь…. улыбалась она сквозь слезы. — Мн хорошо. Ты не знаешь, какъ этого давно не было со мной…. Пройдетъ….
— Спасибо теб, говорилъ Леонъ, — и мн теперь легче; лучше о себ разскажи; ты вдь съ нимъ въ Петербург
— Онъ не могъ выносить этого чистилища. Я съ нимъ узжала, я и привезла его оттуда въ засмоленомъ гробу. Вотъ онъ тутъ подъ окномъ и похороненъ.
— Ну, будетъ объ этомъ. А твоя комнатка ничуть не измнилась, проговорилъ Леонъ, подходя къ комоду, — только вотъ это что-то новое.
Онъ снялъ полотняный чехолъ, подъ нимъ сказался фантомъ человка изъ папье-маше, съ красными, синими жилками, блыми нервами.
— Да, это новое, усмхнулась она:- это я то же изъ Петербурга вывезла; тутъ вся ихъ и мудрость! Смотри, отойди лучше, того и гляди обругаетъ да еще ударитъ.
Леонъ засмялся.
— Да ты не шути этимъ… Я еще и не тому тамъ, въ Петербург, выучилась… Ты можетъ-быть думаешь, что ты свободное существо, а ты просто физико-химическая машина. Что? Небось языкъ хочешь мн высунуть? Какъ же не такъ. Это вонъ электричество изъ той тучи подйствовало на твой мозгъ, и онъ передалъ языко-глоточному нерву….
— Инна, что у тебя за порывы? Это меня безпокоитъ, право.
— Ничего, мн давно такъ хорошо не было…. Ты думаешь, я вру? Это не ты думаешь, это фосфоръ въ твоемъ мозгу отдляетъ мысль. Что за безобразіе! вскрикнула она, толкнувъ фантомъ.
Тотъ закачался, тяжело стукнулся на комодъ, нсколько кусочковъ свалилось на подъ.
— Зачмъ же ломать? Вдь это, я думаю, дорого?
— Два семейства цлый годъ сыты будутъ этою дрянью. Нтъ, слушай Леня: въ самомъ дл, сть, пить, рости, дряхлть, разсыпаться, тутъ и все?
— Да будетъ теб….
— Нтъ, это трусость, это остатки глупыхъ надеждъ. Стоитъ ршиться, да и кинуться.
— Вотъ я и кинулся! Пока ты тутъ съ книгами, да съ этою дрянью возилась, я перебывалъ и въ раскольничьихъ скитахъ, и въ цыганскихъ таборахъ, корчемничалъ, у контрабандистовъ на Прут годъ прожилъ. Что жь ты думаешь, есть въ этомъ хоть капля поэзіи? Сволочь!
— Нтъ, Леня, люди правы! Съ нами имъ житья не было бы. Вспомни ты, кто въ вашей семь кончилъ путнымъ? То энергія безъ удержу, точно нефть горитъ въ жилахъ то апатія до самоубійства, или до сумашествія….
— Не кощунствуй, смясь говорилъ Леонъ:- ты и меня въ отчаяніе приведешь.
— О, о! Я еще тебя твоимъ любимымъ вареньемъ угощу. Она достала банку и, откупоривая, шутливо продекламировала ему: "о, ваша жизнь, гд сладко лишь варенье", "Гд вечеромъ опасно такъ ходить". Ну, а теперь гд жь ты живешь? "Птичка Божія не знаетъ"…
— Нтъ, я почти осдлымъ сталъ.
— По какому виду? Или ты ихъ самъ выдаешь?
— Мало ли насъ безвидныхъ-то! Всхъ не переловишь; кто поумнй и самъ не попадается.
Они стали говорить такъ тихо, что въ комнат стало слышно какъ шелестилъ втеръ въ темной листв сада и тамъ, гд-то въ глуши, перекликались сычи.
VI. Заказъ
Невесело глядитъ уздный городишка южной полосы, — особенно подальше отъ центра его, гд на двухъ, трехъ улицахъ, да на грязной площади сбились присутственныя
По одному изъ переулковъ, выходившихъ на живописную природную набережную узенькой рчонки, пробиралась старуха, тяжело шлепая по липкой грязи развалившимися башмаками. Крехтя наклонилась она къ земл, подняла чурку и морщинистое лицо просіяло. Она положила находку въ фартукъ, юркнула, сгорбившись, въ калитку и вошла въ небольшую комнату, перегороженную еще пополамъ. Молодой парень прилежно строгалъ доску у единственнаго окна и загораживалъ свтъ. Старуха завозилась въ печк, шаря по холодному полу. Парень взглянулъ на нее, тряхнулъ подстриженными въ скобку волосами и еще проворне заработалъ фуганкомъ.
— Что жь, матушка? не выгораетъ? спросилъ онъ немного погодя, словно нехотя.
— Эко горе, эко горе, зашамшила старуха;- всю улицу избгала…. Просила ужь хоть двугривеннаго всего на два дня до получки. Ни у кого нтъ. Арсениха вчера и курицу свою на базаръ снесла….
— Ну не бда, пока есть лебеда, похлебнемъ и ее, молодцовато сострилъ парень.
— То-то не бда! Изморилась я на тебя глядючи; шутка-ль другая недля, все квасъ да квасъ! Какая тутъ работа на умъ пойдетъ?…
Парень сильно пустилъ фуганокъ, вырвалъ длинную стружку, бросилъ ее на подъ и слъ за столъ подгорюнившись. Худощавый овалъ лица его съ темными глазами носилъ отпечатокъ той думы, которую сплошь и рядомъ встрчаешь у рабочаго люда. Чуялась въ этомъ взгляд живая русская сметка, туманился онъ слегка дйствительнымъ горемъ, нуждой безысходною; да и не безъ гордости глянулъ бы онъ въ глаза вамъ, готовясь отпустить мткое словцо, не то на вашъ счетъ, не то въ пику осиленной судьб. Онъ засучилъ рукава засаленной ситцевой рубахи, утеръ капли пота на лбу, перетянутомъ ремешкомъ, и принялся хлебать приготовленную матерью тюрю съ лукомъ и квасомъ. Старуха покачивала головой, да приговаривала вполголоса.
— Да полножь, матушка! былобъ о чемъ! дастъ Богъ поправимся… Вотъ братишка подростетъ, изъ ученья выйдетъ, вмст захозяйничаемъ; знамо, одному не сподручно….
— Охъ, дитятко! Глядико-сь выйдетъ ли еще твой Алешка-то…. Заколотитъ его этотъ людодъ, прости Господи….
— Этого нынче не велятъ….
— Не велятъ, да бьютъ, родимый….
— Нтъ, нынче строже стало, а безъ этого нельзя. Меня небось не заколотилъ….
— То-то ты и жирный такой!
— Ну, что объ этомъ толковать! Откроемъ тогда по маленьку свое заведеніе. И теб матушка помощница будетъ…. Право, заживемъ….