Марево
Шрифт:
— Лара, Лара! говорила двушка. Собака протянула морду на колни хозяйки и слезливо смотрла ей въ глаза.
— Ты одинъ у меня! продолжала Инна, поглаживая бдую полоску на лбу водолаза. Тотъ завилялъ хвостомъ. — Ты думаешъ онъ придетъ? Ихъ нтъ больше на свт… Ни одного, прибавила она, задумчиво опуская голову.
Русановъ остановился: это было такъ ново для него, такъ непохоже на все что ему удавалось видть. Собака заворчала было, но вглядвшись въ него, махнула раза два волнистымъ хвостомъ и улеглась.
— Кого это вы ждали? спросилъ Русановъ, подойдя.
—
— Ну, люди въ здшней сторон! сказалъ онъ, опускаясь возл нея на траву:- А я-то думалъ, что это Аркадія какая-то, да и дяденька хорошъ… — Онъ началъ описывать ей свои странствія.
— Будетъ, перебила она, — вдь это вамъ въ диковинку, а за меня они почти вс сватались…
— Вы это такъ говорите, какъ будто вамъ ни разу не приходила мысль выйдти замужъ…
— Сбейте-ка мн вонъ ту гливу!
Русановъ подалъ ей сплую, сочную грушу.
— Вотъ это хорошая вещь въ вашихъ краяхъ!
— Да, вы правы; за кого тутъ выйдешь? проговорилъ Русановъ.
Она улыбнулась, а потомъ, лниво поднявшись, проговорила:
— Давайте ходить, роса падаетъ.
Они долго гуляли. Она шла впередъ, легко и свободно пробираясь въ чащ, подбирая цвтки для гербарія. Русановъ ходилъ за ней, раздвигая втви, жевалъ листья и все собирался говорить о чемъ-то. Одинъ разъ онъ будто и ршился, кашлянулъ…
— Славный нынче день, сказалъ онъ и опустилъ глаза подъ пристальнымъ взглядомъ Инны.
— Я не люблю такихъ…
— Какіе же вы любите?
— Сренькіе, осенніе; т какъ-то подъ ладъ…
Русанова очень интересовалъ характеръ Инны. Онъ постоннво замчалъ, что она разсянна, задумчива, груститъ, а причины не могъ разгадать. Да и она никогда не заговаровала о себ. Во время его частыхъ посщеній случалосъ имъ говорить и о литератур, и о музык, и о современныхъ вопросахъ, и о домашнихъ длахъ. Она очень бойко разсуждала, но все это, какъ будто, нисколько ее не затрогивало. Она, какъ будто, понимала, что все это есть, что всмъ этимъ люди могутъ заниматься, но у самой не вырывалось ни одного теплаго слова, ни одной задушевной мысли; точно она сама отояла въ сторон и наблюдала жизнь отъ нечего длать. Иногда, посреди горячей тирады Русанова о значеніи современнаго движенія, она перебивала его вопросомъ: "А не хотите-ли вы подсолнуховъ: у насъ поспли…"
На юг посл заката солнца, очень скоро смеркается; сумерки почти замтно глазу надвигаются на окрестность. Вмст съ наступавшею темнотою Русановъ становился смле…
— Инна Николаевна, хотдось бы вамъ побывать въ Москв?
— Къ чему это вы такой вопросъ задаете? точно Подколесинъ….
— Вдь вамъ здсь скучно, неправда ли?
— Вотъ что!… Нтъ не хотлось бы… Гд намъ провинціаламъ конфеты сть!
— Нтъ, въ самомъ дл! Тамъ развлеченія, театръ, общество….
— Вотъ этого-то я и не люблю.
— То-есть чего же?
— Да вообще многолюдства, а въ частности того что называется обществомъ.
— И то сказать, приспособишься къ сред, привыкнешь и самъ.
— Ну, эта тема напредки годится; а пока я думаю, что всетаки
— Ну, еще одинъ нескромный вопросъ, простите… Кто это они?
Инна оставовилась…
— Они, кого "нтъ больше на свт", пояснилъ Владиміръ Ивановичъ.
— Да какъ же вы смете подслушивать? Вотъ я васъ Ларой затравлю.
— Вы такъ громко говорили съ собакой…
— А вы бы сами погромче крикнули и дали мн знать, что я не одна. Вотъ и сконфузились! Какой вы тихоня! Такъ и ждешь, не сказали бы вы, извините, что я родился. Ну, зачмъ вамъ зеать, кто такіе они? Я живу здсь слишкомъ двадцать лтъ, вамъ надо разказывать все сначала; многое я сама забыла, а оно во мн нтъ-нтъ да и скажется; мы не поймемъ другъ друга…
— Я думалъ…. Я разчитывалъ на вашу дружбу….
— Вы врите въ дружбу? Я отъ васъ, впрочемъ, всегда этого ожидала.
— А вы не врите? У васъ есть, однако, родные.
— Кто это? Мачиха? Она меня только что не ненавидитъ; Юля совершенно равнодушна къ моему существованію; Аня — славный малый, но…. вы видите, и тутъ даже но!
— Ну, Богъ съ вашими но!
— Хорошо, извольте. Они т, которые сумли стать выше земли.
— Романтики? Идеалисты?
— Они т, перебила она съ досадой, — чья душа и темна и свтла, какъ эта ночь; они т, что не продадутъ своей совсти ни за какія…. коврижки, ршила она, расхохотавшпсь, а Русанова покоробило отъ этого смха.
— Только то? сказалъ онъ, чтобы что-нибудь сказать.
— Вы думаете это легко? Вотъ могила моего отца, сказала она, указывая на заросшій цвтами холмикъ подъ самымъ домомъ. Онъ цлую жизнь промаялся одинъ и завщалъ похоронить себя въ саду; онъ боялся сосдей даже на кладбищ.
Русановъ не могъ видть ея лица; они стояли въ тни дома, но голосъ сталъ до того грустенъ, до того симпатиченъ, ему было такъ хорошо, что онъ невольно подвинулся къ ней. Золотистыя верхушки деревьевъ давно потемнли; облака задымились, оставляя жемчужныя окраины. Изъ-за большой группы ихъ медленно выдвинулся мсяцъ; темными призраками выступали кусты, по земл ложились черныя тни. Все темнй становилось въ чащ, осыпанной серебристыми блестками тополей; кое-гд ярко бллъ стволъ березы, а тамъ опять черныя тни, темныя массы.
— Прощайте, вдругъ сказала Инна, — я лучше уйду, а то я буду несносна.
— Этому причиной я?
— Вы! Вы! Вамъ удалось вызвать меня на откровенность, а это рдко со мною случается. Я пробовала сходиться со многими… Какъ только они меня узнавали, тотчасъ начинали издваться. Прежде это меня огорчало. Если и вашъ вкрадчивый голосъ — притворство, я васъ возненавижу.
— Инна Николаевна, сказалъ Русановъ, взявъ ее за руку, — не думайте такъ обо мн…. Я тоже круглый сирота…
— Ну, до свиданія, круглый сирота. А кстати, сантиментальный сирота, что это вамъ вздумалось сегодня по сосдямъ шляться?