Марина из Алого Рога

Маркевич Болеслав Михайлович

— Вы устали съ дороги? крикнула она ему нежиданно съ напускною ршимостью; въ сущности ей было почему-то очень неловко.

— Я?…

Завалевскій встрепенулся словно отъ сна, поднялъ опущенныя вки — и при горячемъ трепетаніи широко падавшаго на нее въ эту минуту столба свта увидлъ предъ собою странное, поразившее его своею оригинальною красою созданіе. Изъ-подъ почти черныхъ бровей, очерченныхъ красивою и смлою дугой, глядли прямо на него большіе лучистые голубые глаза, съ выраженіемъ какой-то ребяческой дерзости и простодушнаго недоумнія. — Отчего ты такой совсмъ особенный? казалось, говорили эти недоумвавшіе и умные глаза. Неправильный, нсколько грубоватый рисунокъ слегка вздернутаго носа и пышныхъ, молодыхъ

губъ, широкія плечи и, изъ-подъ шитой рубашки, роскошныя очертанія бюста, напоминавшія франкфуртскую Аріадну, матовый, безъ тни, но яркій, словно позолоченный цвтъ кожи и низкій, гладкій лобъ, по обимъ сторонамъ котораго, закрывая уши, свободно спускались волны русыхъ волосъ, сливавшихся гд-то сзади въ одну огромную косу, все это исполнено было такой жизни, силы, своеобразія, въ этомъ молодомъ облик было что-то такое свжее, непочатое, — почвенное, внутренно сказалъ себ Завалевскій, — что вс артистическія струны его существа загремли въ немъ вдругъ какимъ-то всезаглушающимъ аккордомъ. Онъ закинулъ голову, ударилъ рукою объ руку и воскликнулъ:

— Ахъ, какъ вы красивы!…

— Что-о? грубо и обиженно отрзала она ему въ отвтъ метнувъ на него гнвнымъ взглядомъ, между тмъ какъ все лицо ея озарялось пожаромъ.

Онъ покраснлъ еще ршительне, чмъ она, взъерошилъ въ замшательств свои волосы и проговорилъ слегка дрогнувшимъ голосомъ:

— Ради Бога, извините меня… Я бываю иногда разсянъ до безобразія… Но вы, смю надяться, не можете думать, чтобъ я намренно… При этомъ свт… и вашъ костюмъ… и эти волосы — мн представились…

Марина глянула на него изподлобья и вдругъ разразилась оглушительнымъ, неудержимымъ смхомъ.

— Ахъ, какой вы шутъ уморительный! воскликнула она въ свою очередь.

Дико зазвучала въ первую минуту эта примитивная откровенность въ ушахъ графа. Но смхъ двушки былъ такъ искрененъ, такъ сообщителенъ, — онъ былъ вн всякаго кодекса свтскихъ приличій, но за то вс приличія, взятыя вмст, не стоили этого свободнаго молодаго смха. Завалевскій почувствовалъ это — и расхохотался въ одну ноту съ Мариной…

Онъ подошелъ къ столу со стороны противоположной той, у которой она стояла, и взявъ первую попавшуюся ему подъ руку книгу.

— Осипъ… Іосифъ Козьмичъ, поправился онъ, — говорилъ сейчасъ… вашъ батюшка? прервалъ онъ себя, вопросительно поведя на нее взглядомъ.

Она кивнула утвердительно, помаргивая все еще смявшимися глазами.

— Онъ говорилъ сейчасъ, продолжалъ графъ, — что вы дали себ трудъ привести мои книги въ порядокъ.

— Дала себ этотъ трудъ и даже очень утомилась, таская ихъ изъ ящика, насмшливо проговорила двушка; она такъ и ожидала, что "смшной старичекъ", какимъ сейчасъ представился ей Завалевскій, подастъ ей немедленно новый поводъ къ смху.

Но онъ неожиданно для нея замолкъ мгновенно, и мысль его, — она поняла это, — далеко отлетла отъ нея, отъ всего окружавшаго его въ эту минуту. Онъ безсознательно перебиралъ пальцами по книг, оставшейся у него въ рук, и глядлъ недвижно въ окно, откуда виднлась безконечная лсная даль съ ея померкавшими въ тняхъ набгавшаго вечера вершинами. Его лицо приняло опять свое усталое, чтобы не сказать унылое, выраженіе. Но Марина, одною шириной стола отдленная отъ него, успла разглядть его тонкія черты, его длинные блдные пальцы и нжную шею подъ помятыми воротничками цвтной рубашки и съ удивленіемъ спрашивала она себя: "да старикъ-ли онъ въ самомъ дл?"…

— У васъ, къ сожалнію, все больше англійскія книги, заговорила она громко, чтобы сказать что-нибудь: не то досаду, не то какую-то странную жалость подымала во дн ея души непонятная ей унылость этого человка.

Онъ опять словно проснулся и какъ бы совершенно позабылъ все, что было предъ этимъ. Онъ уложилъ локти на столъ и съ доброю своею улыбкой уставился прямо въ лицо Марины.

— А вы по-англійски не читаете?

— Нтъ, сказала

она:- я по-французски знаю порядочно, по-нмецки хуже, а по-англійски совсмъ нтъ, — не учили…

Онъ помолчалъ, потомъ спросилъ:

— А вообще вы много читаете?

— Да, все, что попадется, я очень люблю…

Онъ покачалъ головой — и ничего не сказалъ.

Но Марина поняла его неодобреніе и отпустила тотчасъ же колкимъ тономъ:

— А по-вашему, разумется, женщина должна ничему не учиться и ничего не читать?…

Онъ не отвчалъ, какъ бы соображая, и продолжалъ покачивать головою.

Она было вскинулась "развивать ему свои убжденія" относительно "женскаго вопроса", но вдругъ пріостановилась. — Лучше пусть онъ спрашиваетъ, подумала она, — доказать всегда успю…

Онъ дйствительно спросилъ ее, читала-ли она поэтовъ?

— Д-да… нкоторыхъ, отвчала она не сейчасъ, такъ какъ нкоторое время прошло въ колебаніи: слдуетъ-ли признаться въ этомъ, или нтъ?

— И любите? неумолимо допрашивалъ Завалевскій.

— Такъ себ, средственно, пояснила она. И блые, ровные какъ подобранная нить жемчуга зубы сверкнули подъ приподнявшеюся верхнею губой Марины.

— Кого-же, напримръ?

— Ну, Некрасова, разумется…

— Разумется, повторилъ онъ съ какою-то невеселою усмшкой. — А Пушкина?

На устахъ ея сложилась легкая гримаска.

— Да, онъ мн нравится, сказала она, — только вдь онъ не развитъ…

— Что-съ? Какъ вы это сказали? чуть не съ ужасомъ вскрикнулъ графъ, — это Пушкинъ не развитъ?..

— Ну, конечно! съ торжествующею улыбкой подтвердила она.

На этотъ разъ графъ подумалъ, что она дйствительно его въ глаза дурачитъ. Но онъ ошибался. Бдная Марина дйствительно была "убждена", что Пушкинъ "не развитъ". Ей это преподалъ одинъ учитель изъ семинаристовъ, сосланный въ Глинскъ за участіе въ какой-то "политической агитаціи" и переведенный оттуда "за пропаганду вредныхъ соціалистическихъ ученій" — какъ значилось въ казенной бумаг,- въ дальнюю губернію. Когда онъ узжалъ съ жандармами изъ города, уздныя почитательницы его поднесли ему у заставы букетъ изъ левкоевъ и булавку для галстуха; булавка изображала кинжалъ, по лезвею котораго микроскопическими буквами вырзано было одно таинственное слово: Гармодію [2] . Идея кинжала и надписи принадлежала самому "мученику", а деньги на символическій подарокъ, заказанный одному жиду-мельнику, который въ то же время былъ и часовыхъ, и золотыхъ длъ мастеръ, собраны были по подписк, въ которой участвовала и Марина. Какъ же было ей не поврить на слово такому авторитету?.. А иныя стихотворенія Пушкина, какъ нарочно, такъ нравились ей, такъ забирали ее за душу… Но все-же таки "онъ былъ не развитъ", упрямо говорила она себ…

2

Гармодій, при помощи друга своего Аристогитона, умертвившій Гиппарха, одного изъ двухъ тирановъ аинскихъ.

II

— Шарабанъ и подвода отправлены, возгласилъ г. Самойленко, возвращаясь въ залу, и примолвилъ офиціальнымъ тономъ:- въ столовой собраны вс лица, принадлежащія къ управленію Алорожской экономіи; если вашему сіятельству угодно будетъ…

— Ахъ, нтъ, ради Бога, Ос… Іосифъ Козьмичъ! воскликнулъ графъ въ какомъ-то перепуг! я ненавижу всякую казенщину… избавьте меня, пожалуйста!.. И — замтивъ обиженное выраженіе, которое внезапно изобразилось въ чертахъ г. Самойленка:- Позвольте, позвольте мн прежде всего, поспшилъ онъ сказать, — познакомиться, подъ вашимъ руководствомъ, съ самымъ дломъ… а затмъ вы мн всегда успете представить… если это необходимо… подначальныхъ вамъ лицъ…