Марина из Алого Рога
Шрифт:
— Такъ лучше, тихо промолвила она.
— Ну и такъ можно… и такъ!… И такъ можно, повторилъ еще разъ кузнецъ, и какой-то мимолетный мягкій звукъ послышался ей въ его надтреснутомъ голос.
Онъ осторожно сталъ пробираться впередъ по узкой троп между деревьевъ, крпко держа ее за руку и бормоча опять про себя что-то несвязное и непонятное. Дочка" — могла только разслышать Марина: онъ о ней разсуждалъ самъ съ собою.
Тропинка между тмъ становилась шире, и впереди, какъ яркая звзда, блеснула прямо въ глаза Марины недалекая огненная точка.
— Акуратъ до нея вышли! засмялся вдругъ кузнецъ, выпуская сразу руку двушки.
Они вышли къ хатк,
— А вотъ я заразъ, заразъ, забормоталъ "хромой бсъ", торопливо перебираясь черезъ дорогу.
Марина не отставала отъ него. Онъ подошелъ къ двери избушки и осторожно стукнулъ въ нее своими костлявыми пальцами.
— А кто тамъ? раздался чрезъ мгновеніе за дверью заспанный старушечій голосъ.
— Я, Горпино, я, отмыкай скоро!
Дверь распахнулась. Онъ, не входя, прошепталъ нсколько словъ отворившей. Звяканье мдныхъ монетъ донеслось до слуха Марины.
Она стояла посередь дороги. Пламя ночника чрезъ окно избушки прямо било на нее, освщая ея распустившіеся спутанные волосы, ея порванное о сучья, прилипшее къ тлу отъ дождя кисейное платье. Кузнецъ съ порога повелъ на нее глазами.
— Слухай ты, Горпино, обратился онъ опять къ невидимой старух съ какими-то опять неслышными словами.
— Матерь Божія, барышня! послышался въ отвтъ изумленный возгласъ.
— Ну, ну, давай! заговорилъ хромой, загораживая собою дверь, съ очевиднымъ намреніемъ не допустить ее выйти изъ хаты.
Онъ взялъ у нея что-то изъ рукъ, поднесъ ко рту, закинувъ голову назадъ, крякнулъ и бережно уложилъ себ это за пазуху.
— А вотъ вамъ… чтобъ не мокли! молвилъ онъ, вынося Марин добытую имъ отъ старухи какую-то дырявую свитку.
— Спасибо вамъ! сказала она не поморщась, накидывая себ на плечи эти грязныя лохмотья.
Они пошли опять по дорог.
Марина хорошо знала мстность: отъ этой "келейки" Горпины, до которой не разъ — и каждый разъ тщетно — добирался Марининъ обожатель, акцизный чиновникъ, подозрвавшій старуху въ тайной продаж водки, — отъ этого ея жилища до кузницы оставалось не дале версты. Но кузнецъ, повидимому, не спшилъ домой; онъ такъ же медленно теперь подвигался впередъ, какъ спшилъ за четверть часа предъ этимъ добраться до Горпины, и то и дло останавливался на ходу, чтобы поднести къ губамъ тотъ завтный сосудъ, что хранился у него за пазухой. Сосудъ вскор оказался пустъ. Онъ поднялъ его надъ головой съ намреніемъ швырнуть о земь — и вдругъ пріудержался.
— Дочка, держи! съ сиплымъ, пьянымъ хохотомъ крикнулъ онъ нежданно Марин, заходившею во вс стороны рукою протягивая ей штофъ.
Марина подошла къ нему. Онъ уцпился за ея плечо: онъ еле на ногахъ держался.
Она взяла его подъ руку и повела.
Дождь пересталъ тмъ временемъ; становилось свтле, кое-гд на расчищенномъ неб замигали звзды.
Въ лощинк, подъ ракитами, стояла довольно длинная мазанка, крытая соломой и землей, съ пристроенною къ одному изъ боковъ ея на четырехъ деревянныхъ столбахъ стойкою для ковки лошадей: это была кузня, — обиталище "хромаго бса".
— Мой дворецъ теперь! сказала себ Марина, бодрясь и силясь улыбнуться, межь тмъ какъ вся она изнемогала подъ тяжестью навалившаго на нее пьянаго.
Они добрели кое-какъ до входа.
— Отмыкай!… Петрусь! безсмысленно замахалъ рукой кузнецъ, опускаясь какъ мшокъ на припетокъ [26] мазанки.
Оконце
26
Заваленка.
— А я заразъ свичу запалю, заразъ!
Дверь отворилась; на порог ея появился мальчикъ лтъ четырнадцати, съ сальнымъ огаркомъ, воткнутымъ въ бутылку въ рук, и съ полусонными, полуиспуганными глазами, устремленными на барышню.
Она улыбнулась ему — она знала его въ лицо: онъ когда-то былъ ученикомъ ея въ волостной школ,- и, указывая на отца:
— Помоги свести его, Петрусь! сказала она тихо мальчику.
Но хромой самъ, безъ помощи ихъ, приподнялся и, держась о стнку, вошелъ въ кузню. Онъ оглядлся кругомъ мутными глазами и поплелся прямо къ стоявшей за мхами большой кадк съ водой, въ которой остуживалось у него при ковк раскаленное желзо. Опустившись предъ ней наземь, онъ принялся обливать себ водою голову, громко охая, фыркая и икая.
— Веди въ горницу! крикнулъ онъ посреди всего этого мальчику.
Петрусь, свтя своимъ огаркомъ, отворилъ едва замтную, обтянутую рогожей дверь, что вела во внутренній апартаментъ кузнеца.
Марина вошла, низко наклонивъ голову…
Ее такъ и прошибло тройнымъ запахомъ дыма, дубленой кожи и полыни… какъ и въ кузн, потолка не было въ этой горниц; ночное небо проглядывало кое-гд сквозь ветхую крышу, подъ которою, встревоженные внезапнымъ свтомъ, заряли, при появленіи Марины, пріютившіеся тамъ воробьи и ласточки. На низко опустившіяся тонкія балки навшаны были для просушки пучки лкарственныхъ и настоечныхъ травъ; окна, лавки кругомъ стнъ, полуразвалившаяся печь, занимавшая чуть не половину помщенія, — все это было загромождено всякою рухлядью, кучами гвоздей, болтовъ, гаекъ, обрзками шинъ, неотянутыми колесами, ведрами и грудами угля. Въ углу на гвоздяхъ висла цлая коллекція смушковыхъ шапокъ, кожуховъ, женскихъ платковъ и понявъ, подъ залогъ которыхъ ссужалъ бдный людъ грошами ростовщикъ-кузнецъ… Въ этомъ углу и спалъ онъ на старой попон, разостланной на голомъ полу… Рядомъ съ дверью настланъ былъ ворохъ полусгнившей вонючей соломы, служившей Петрусю ложемъ.
Марина въ изнеможеніи опустилась на это ложе, — она ногъ боле подъ собой не чувствовала… Петрусь стоялъ у притолки и глядлъ на нее все тми же испуганно-изумленными глазами…
— Чаво смотришь, мерзунъ, гнвно толкнулъ его кузнецъ, вваливаясь за ними въ горницу: — бери, о, свитку, неси до Горпины, ейная, — и чтобъ не приходилъ ты до утра, — слухаешь!…
Мальчикъ повиновался. Кузнецъ проводилъ его до входной двери, заперъ ее болтомъ и вернулся въ Марин.
Опьянніе какъ бы на половину прошло у него: онъ двигался довольно твердо, и языкъ его не путался какъ за нсколько минутъ предъ этимъ… Но при мерцаніи свчнаго огарка, который онъ изъ рукъ Петруся принесъ на печь, скинувъ съ него предварительно нагаръ своими корявыми пальцами, Марина могла замтить, что губы его судорожно подергивало и что недобрымъ выраженіемъ сверкали глаза его изъ-подъ приподымавшихся красныхъ вкъ… Ей опять становилось страшно съ этимъ… съ этимъ отцомъ своимъ…