Марсианские мученики

Прижавшись лицом к изогнутому стеклу турбовагона, Дик 4М-277 тихо выругался про себя. Перед его глазами, далеко внизу, раскинулся город – ошеломляющий лабиринт зданий и мостов. На

– Опять ворчишь? – спросил Том 3М-189, его спутник, сидевший рядом с ним в маленьком купе.

Дик ничего не ответил, поэтому Том продолжил:

– Я полагаю, это все та же старая история – тебе не нравится, как устроен мир; ты неудачник; тебе следовало родиться десять веков назад; и так далее. Я думаю, Дик, что твой разум уже устал от бесконечного повторения одних и тех же мыслей.

Том тихо рассмеялся. Его собеседник пристально посмотрел на него.

– Ты можешь воспринимать это как какую-то грандиозную шутку, но твой ум не такой аналитический и проницательный, как мой.

У Тома снова появился повод посмеяться. Он подшучивал над Диком по поводу его подавленного состояния духа с тех пор, как они познакомились, а это было почти жизнь назад. Они вместе учились и вместе повзрослели.

Периодическое «ворчание» Дика и следовавшие за ним споры часто позволяли им расслабиться и даже немного повеселиться в суровую и дисциплинированную эпоху 3004 года н.э. За десять столетий до этого власть на Земле перешла в руки ученых, потому что научные изобретения и открытия постепенно сделали их всемогущими; тем более что они скрывали свои секреты от политических партий. Все человечество подчинилось научной власти нового режима. Фанатизм и политические махинации исчезли. Они создали новый мир и новую жизнь, состоявшую из работы, учебы и жажды новых знаний. Немногие, очень немногие были этим недовольны, потому что жить было приятно и легко. Но Дик и Том, правда, последний в меньшей степени, были «реликтами» с атавистическими наклонностями, больше подходящими для 1940 года нашей эры, когда все люди были «свободны» поступать так, как им заблагорассудится, и им это сходило с рук.

После нескольких мгновений тишины, когда турбовагон с гудением несся на высоте тысячи футов над землей по каньонам между зданий, Том повернул голову.

– Послушай, Дик. Каждый раз, как ты размышляешь об этом, помни, что многие люди в 20-м веке мечтали бы жить в наше упорядоченное время. Знаешь почему? В те давние времена человек мог остаться без работы и фактически умереть с голоду. Ты просто напрасно тратишь свою энергию, жалуясь на нашу теперешнюю жизнь. Что тебе это даёт?

– Огромную головную боль, – ответил Дик. – Но, если серьезно, Том, то я думал не совсем об этом. Я думал о встрече, на которую мы сейчас направляемся. Поверь мне на слово, есть там какой-то подвох. Например…

– Минуту назад, – перебил его Том, – ты сказал, что у тебя аналитический ум? Я бы назвал его подозрительным.

– Послушай меня, – серьезно продолжил Дик. – Ты когда-нибудь задумывался о том, что мы три года изучали космонавтику, и все же никто из нас никогда не видел космического корабля?

– У нас есть стратосферные и тропосферные ракетные корабли, и, в основном, мы изучали их и тренировались на них.

– Ну и прекрасно. Но почему именно КОСМОнавтика? Ты бы смог полететь на одном из этих кораблей в космос?

– Ну, это вряд ли, –

– Я клянусь звездами, ты бы не смог этого сделать! Вот, пожалуйста, мы знаем все, что нужно знать о растениях, о плотности воздуха и силе тяжести, о космических картах и экранах для отражения метеоритов, но, клянусь благословенной луной, ни ты, ни я, ни кто-либо другой в мире не знает о существовании корабля, способного путешествовать в космосе. Тогда как ты можешь утверждать, что за этим не скрывается ничего большего, чем мы можем предположить?

– Но я-то могу, – возразил Том, чтобы поддержать спор. – Предположим, что Три-Н («Три-Н» было официальным сокращением от «Трибунала Науки», названия главной правящей силы Земли) тайно изобрел такой корабль и обучает нас как раз для этой цели?

Дик кивнул.

– Но что случилось со всеми теми, кто обучался в нашей школе в течение последних – дай-ка вспомнить – трех десятков лет? Кто-нибудь когда-нибудь слышал о них после выпуска?

– Это глупый вопрос, Дик. Ты же знаешь, как сильно мы зависим от науки. Такова система ведения дел. С тобой и со мной может случиться так, что мы будем разделены и не увидим друг друга долгие годы. Я точно знаю об одном таком случае. Один мой друг, с которым я познакомился много лет назад, прошел курс космонавтики, а сегодня он капитан тропосферного корабля, курсирующего между Лондоном и Нью-Йорком.

– Ладно, – согласился Дик. – Но этот единственный случай не объясняет тысячи других исчезновений. Что случилось с моим отцом? Он тоже был отобран для этого курса много лет назад. Где он сейчас? Ты знаешь, что надо мной посмеялись бы, как над сентиментальным дураком, если бы я спросил о нём у Секретаря Отдела. Более того, все, что я получил бы в ответ – это то, что мой отец превосходно выполнил свой долг.

– Вот против чего я так категорически настроен в нашей сегодняшней жизни, – угрюмо продолжил Дик. – Мы не должны проявлять никаких семейных чувств. Наши жизни принадлежат государству без каких-либо вопросов. Это противоестественно и жестоко!

Далее должна была последовать обычная тирада Тома. Это последнее короткое высказывание часто заставляло его рассказывать собеседнику о преимуществах эпохи, в которую они жили. Он вспоминал историю прежних времен, когда страшные войны превращали города в руины, когда людей убивали, как крыс. Он рассказывал о политических махинациях, о денежных тиранах, живших в роскоши, в то время как тысячи людей умирали от голода; о финансовой неразберихе, приводящей к банкротству целые страны. Это были жестокие времена! Ничего подобного никогда не случалось при мудром правлении Три-Н, но на этот раз Том воздержался. Слова Дика вызвали в его душе смутное беспокойство.

Турбовагон мчался вперед. Это был экспресс с редкими остановками.

Хотя он был невероятно быстрым, шансов на аварию не было, потому что неутомимые роботы-контролеры не могли допустить ошибки. Мосты для турбовагонов, бывших стандартными междугородними транспортными средствами, пронизывали весь конгломерат городских сооружений площадью в сто квадратных миль.

Некоторое время молодые люди сидели молча. Оба глядели на пейзажи, проносившиеся за окнами, как будто видели их впервые. Но они не обращали особого внимания на то, что было знакомо им с самого рождения; они размышляли.