Марья-царевна из Детской Областной
Шрифт:
Получается, и в этом Змей виновен?!
— Без твоих советов обойдусь, — огрызнулся мужчина.
— Да я разве советую? — сейчас голос мертвеца не выражал ничего. — Я от царя Нияна весть принес. Он вам сдаться предлагает, повиниться, покаяться… Глядишь, простит он тогда предательство семидесятивековое.
— Раньше, при жизни, ты другое говорил! — окрысился советник.
— При жизни многое по-другому… — и тихий смешок: — Да ты и сам это скоро поймешь, советник, как под руку, царю Нияну станешь. Ты ведь в Пекле уже одной ногой стоишь… И да, советник, коли уж речь о том зашла… Как
— Клятва смертью пресекается, — процедил мужчина.
Новый оскал, исказивший изуродованное тлением лицо мертвого царя:
— Вот и проверим… Срок вам всем — до последнего луча. Как солнце в Пучай — реке утонет, ответ дадите, и коли голову пред Нияном не склоните, все к рассвету поляжете. А кто-то и в войско его перейдет.
И резко, по-военному, развернувшись на каблуках, умрун направился прочь с моста.
На закате у стен острога остановилась долговязая тень. Лекарь оглянулся по сторонам, проверяя, не следит ли кто за ним, и вытащил из-за пазухи перетянутый серой нитью свиток. На миг прижал его к стене, и тот легко просочился сквозь толстые бревна сруба.
Ждать пришлось недолго. Едва последний луч солнца погас, как тяжелая дубовая дверь, еще недавно запертая изнутри, мягко отворилась. На уходящих вниз ступенях стояла давешняя зазовка.
Тугарин щелкнул пальцами, и мертвячка покорно осыпалась серым пеплом, превратившись в пергаментный свиток, который лекарь зажал в кулаке.
Лекарь перешагнул через лежащее у подножия лестницы неподвижное тело — посланница Нияна хорошо знала свое дело — поднял с земляного пола затухающий факел, закрепил его в держателе на стене и вновь повернулся к тюремщику. На миг задержался подле него, снимая с пояса спящего связку ключей, а затем медленно пошел по узкому коридору, разглядывая криво прибитые к дверям таблички.
Тут следовало хорошенько оглядеться, найти подходящего помощника. Знать бы только, кто на что способен. Не будешь же каждого будить, выяснять, за что в холодную брошен. А наобум выбирать — до рассвета можно озаботиться, а сейчас тать нужен, а не работник ножа и топора.
На одной из дверей красовалась табличка: "Уйка, тать".
Тугарин Змеевич повернул ключ в тяжелом навесном замке, сжал свиток в руке, намекая, что этого острожника надо разбудить.
Колодник с трудом поднял голову от пола. В темных волосах запутались перепревшие соломинки. Мутный взор скользнул по слабо освещенной темнице, задержался на стоящей на пороге фигуре.
Во мраке, царившем в остроге, и разглядеть-то толком ничего нельзя было, но Уйка каким-то шестым чувством понял, что важная птица к нему пожаловала.
— Кого в мои хоромы занесло? Какими судьбами? — в холодном, не смотря на летнюю жару, остроге, голос колодника охрип, дребезжал.
— На волю хочешь? — Тугарин Змеевич не собирался долго объясняться.
— Никак царь-батюшка помиловал? — подался вперед вор.
— И так сказать можно… — криво усмехнулся седовласый.
С
Пекельное царство ждало темноты, готовилось напасть, собирало силы для удара…
Ночь упала, как секира полкана.
Тихий шелест сращивающихся в мосты костей разнесся над серыми водами реки. Горячие волны лизали выбеленные временем остовы, прожигая их, разрушая до основания, но древние чары вновь и вновь создавали переправу, уничтожая пелену стены меж мирами.
Ледяное пламя Злодия распороло тьму, выжигая последние лохмотья защиты, протянувшейся над Пучай-рекой…
И в тишине — гробовой, звенящей — мертвое войско хлынуло в Навь…
Татю пришлось хорошо потрудиться, для того, чтоб убрать чары, закрывающие вход в царскую казну — постельничий постарался на славу. Тугарин уже было начал думать, что зря он вытащил из темницы именно этого вора, когда от ладоней Уйки вдруг растеклось серебристое сияние, над дверью вдруг проявилась полупрозрачная зеленоватая скорлупа — а в следующий миг она пошла мелкими трещинами и лопнула, осыпавшись легкой пылью.
Навесной замок удалось вскрыть намного быстрее — лекарь не успел даже волноваться начать, как тать, довольно ухмыльнувшись, отступил на шаг и, отшвырнув в сторону, тяжелое железо, схватился за дверное кольцо. Створка чуть скрипнула, отворяясь…
А в следующий миг под лопатку Уйке вошел тяжелый засапожный нож — видоки Тугарину были не нужны.
Серая, окрашенная зелеными пятнами плесени тень, взмыла над Пучаем. Полусгнившие крылья нагоняли ветер, поднимали с земли пыль, гнали с реки горькие миазмы…
…Коня под советником убили сразу — четверо игош бросились под ноги белоснежному жеребцу, вцепились в бабки, полосуя их до крови. Огненный Змей в последний миг успел выдернуть ноги из стремени, покатился по земле… Запалив на кончиках пальцев алые огни, отшвырнул метящего в горло миряка, рывком встал…
Войска сшиблись в битве, распавшейся на множество мелких схваток.
Трое потерчат, оскалив клыки, кружились вокруг вооруженного тяжелой секирой полкана, норовя зайти со спины, вцепиться в круп. Вишальник со свернутой набок головой и высунутым языком ловил ладонями клинок латника. Перекинувшийся волкодлак клыками рвал гнилую плоть утопленника. Двое порчельников, став спиной к спине, как траву косили длинными. светящимися алым клинками, протягивающих тонкие пальцы кутысей…
А над всем этим парил, выдыхая ледяное пламя, мертвый ящер.
Кощей пришпорил коня. В руке блеснул тяжелый меч с пламенеющим лезвием.
Огненный всполох распорол воздух, ударил в крыло Злодию, и чудовищная тварь, истошно взвизгнув, рухнула на землю, подминая собою и чужих, и своих…
Оттолкнув сафьяновым сапогом неподвижное тело, лекарь перешагнул порог казны. Брезгливо дернул уголком рта, пройдя мимо заполненных златом сундуков. Поморщился, бросив косой взгляд на висевшие на стене связки мехов.