Марья-царевна из Детской Областной
Шрифт:
Царь, не глядя, протянул руку к ведогоню — тот, покорно склонившись, поспешно положил на ладонь Кощею иглу — смерил невесту долгим взглядом и сухо приказал:
— Ахмыл Баженович! Царевну — в ее терем. И пару воев у дверей поставь, чтоб без дела не выходила.
— Как прикажешь, мой царь, — выдохнул постельничий.
А царь бросил короткий взгляд на неподвижно застывшего советника:
— Войско через час выступает.
Иглу надо будет в казне спрятать.
— Буду готов, мой царь, — вновь поклонился Огненный Змей.
Это
Маша мрачно наблюдала, как в небеса взмывали местные летучие и плавсредства.
…А чему тут радоваться? Личная жизнь, похоже, испортилась окончательно и бесповоротно.
По крайней мере, становилось понятно, почему все эти Марьи Моревны и прочие Василисы Премудрые и Прекрасные отказывались идти под венец. Даже если никакого Ванятки на примете не было, выходить замуж за Бессмертоного правителя Нави совершенно не хотелось. Тот Кощей, который был до этого, Орловой даже нравился. Конечно, она не могла сказать, что влюблена в царя по уши, но, как человек — он был хороший. А этот, получивший иглу… Мертвый он, не живой.
Нет. Плоть у Кощея, как у той нудистки, что у него по комнате шарилась, кусками не отваливается, но когда на тебя смотрят, как на предмет меблировки или на лягушку какую-то — хоть бери, да из-под венца сбегай!
И надо ж было советнику все так испоганить!
— Почто грустишь, царевна? — мяукнул тихий голосок из-за спины.
Маша оглянулась: Васенька сидел на полу, подле ножки кровати, чинно сложив ручки на коленях.
На языке у Орловой крутился честный ответ: так, мол, и так, последняя надежда выйти замуж за приличного человека накрылась медным тазом, но женщина побоялась, что если она так скажет, коловертыш ее попросту не поймет: чем бессмертный правитель Нави — неприличен?
— Война будет, — сухо откликнулась женщина. — Сам ведь говорил — страшное грядет.
Даже если предположить, что сказки не врут, что с остальными будет? Сколько погибнет?
— Страшное, царевна, — согласился Васенька. — Да только каждый навий человек знает, что он по лезвию ножа ходит… Мы все три мира от Нияна храним…
Орлова нахмурилась:
— А боги? Почему они не помогут?
Ведь если все эти Макоши, Велесы, Свароги, действительно существуют, почему они не вмешаются?
— Каждому из у богов что попросили не поможешь, слезы не вытрешь, судьбу не поправишь… Да и вообще, что одному — горе, другому — счастье, — вздохнул коловертыш. — У соседа корова умерла, а ты и рад радешенек. Особенно, если сам отравил.
Маша отмахнулась:
— Я не об этом. Ниян этот ваш… Если он нападет и от того, выстоит ли Навь, зависит судьба всех миров, почему никто не вмешается? Взяли бы, заперли его где-нибудь…
— А кто души из Яви будет в Пекле держать? — резонно возразил Васенька. — Царя Кощея
Маша только вздохнула: а говорят в славянской мифологии не было дуализма…
К Пучай-реке войско прибыло задолго до заката. Можно было несколько часов отдохнуть… — и готовиться к битве. До того, как солнце за окоемом скроется, Нияново войско в атаку не пойдет, света забоится, а уж как последние лучи за горизонтом пропадут… Лучше и не пытаться предсказать, что тогда начнется.
Огненный Змей стоял на берегу. Серые волны уже несколько раз успели лизнуть носки алых сафьяновых сапог — от красной кожи тянулся легкий дымок, но советник не попытался даже на шаг отступить.
От воды тянуло жаром — казалось даже колдовская личина, скрывавшая раны, сейчас оплавится, воском растаявшим потечет. Ветер, дувший в спину, дергал за кудри, трепал одежду. У самой кромки два потока сходились, взмывали вверх, укрепляя невидимую стену, поставленную много веков назад при Сотворении Мира.
На душе было тошно и пакостно.
— На корабле быстрее, чем на птичьих крыльях, — хрипло обронил сбоку знакомый голос.
Змей бросил короткий взгляд на говорившего, нахмурился:
— Финист? Откуда ты здесь? — благо, спора с дальним родственником ловчего у советника никогда не было.
А гонцу ведь отлежаться надобно было, после долгого перелета, а не вновь к приграничью спешить.
Молодой мужчина пригладил каштановые волосы:
— Лекарь царский выходил, на ноги за час поставил. Честь ему и хвала — недаром хлеб ест.
Змей прищурился:
— Тугарин? Он здесь? — За последними треволнениями советник даже не озаботился проследить, что там лекарь дальше делать замыслил.
Гонец мотнул головой:
— Я слыхал, царь велел ему в Навьгороде остаться. Правителю лекарь без надобности, а войску заставные целители помогут, коли беда приключится.
Советник со свистом втянул воздух через зубы.
Только этого не хватало! Не успел царю правду сказать — и вот тебе! Что оставшийся в столице Тугарин измыслит? На какое предательство решится?
На месте он ведь сидеть не будет, вновь воду мутить начнет…
— Что опечалился, советник? — чуть слышно промолвил Финист. — Никак за родича обеспокоился?
— Подколодный аспид Тугарину родич! — огрызнулся Огненный Змей. — Мне хранитель Мирового Древа — и тот по крови ближе!
Финист усмехнулся: весело, бесшабашно:
— Ну, коли не по нраву лекарь тебе — лишний повод с сегодняшней битвы целым воротиться, в глаза ему плюнуть.
Мужчина бросил на советчика косой взгляд, но дальний родственник Соловья Одихмантьевича ответил новой улыбкой, и советник не удержался:
— А у тебя есть повод вернуться?
Новый смех:
— И у меня есть причина вернуться живым, советник, как не быть! Только я тебе ее имя не раскрою!