Машины зашумевшего времени

Кукулин Илья Владимирович

…Мой Одиссей — есть символ всех времен. Вы все подохнете, он передаст Ветвь человечества грядущим людям. А вы, ребята, просто матерьял Для прихоти истории всемирной И нет у вас ни речи, ни лица, Ни выдумки. Простые организмы, Назначенные лишь для истребленья Других, сложнейших [493] .

Луговской приводит литературный инструментарий в соответствие со своим изменившимся взглядом на историю и начинает использовать элементы, влияние которых в советской культуре 1930-х годов было ограничено, — принципы монтажа (логически не связанные друг с другом назывные предложения и резкая смена масштабов изображения, от «крупного плана» — к «общему») и сложную, физиологически окрашенную метафорику, явственно напоминающую стихотворения О. Э. Мандельштама периода сборника «Tristia» [494] .

Эта перекличка не случайна: в прозаический набросок, ставший основой для стихотворения «Берлин 1936» и написанный в 1936–1943 годах (по-видимому, в два приема: основная часть — в 1936-м, меньшая — в 1943-м [495] ), Луговской включил дословную цитату из стихотворения Мандельштама «Декабрист» (1917): «Шумели в первый раз германские дубы» [496] .

493

Цит. по изд.: Луговской В. Новый год // Луговской В. Собр. соч.: В 3 т. Т. 3. С. 95–96.

494

См. также на эту тему: Пашков А. В. Московские стихи О. Э. Мандельштама и книга поэм В. А. Луговского «Середина века» // Филологические традиции в современном литературном и лингвистическом образовании: Сборник научных статей. Вып. 10. М.: МГПИ, 2011. Т. 1. С. 134–140.

495

К 1943 году, скорее всего, относится описание разговора с молодым немецким евреем о Сталинграде с ремаркой: «Вступает тема Сталинграда».

496

Материалы к творческой истории… С. 716. В примечаниях к публикации, подготовленных Е. Л. Быковой, эта фраза не откомментирована. В том же 1965 г., когда вышел цитируемый том «Литературного наследства», в Москве прошел первый большой вечер памяти Мандельштама, который вел Илья Эренбург (Нерлер П. Первый мандельштамовский вечер // Сайт Российского Еврейского конгресса. 2013. 27 декабря ), но все же творчество поэта оставалось полузапретным. В том же наброске — фраза «Не может быть второй свежести, как сказал Булгаков» (с. 717), разумеется, тоже не прокомментированная: роман «Мастер и Маргарита» был опубликован в 1967 г., Луговской, очевидно, знал его в рукописи, полученной от Е. С. Булгаковой, с которой был хорошо знаком.

В отличие от поздних Клуциса или Эля Лисицкого Луговской не ресемантизирует монтаж как средство прославления Сталина и советского строя, но усиливает его способность представлять кризисные состояния индивидуальной биографии и истории общества.

За ширмами лежит полуяванка — Лет девяти. Восстание на Яве, Дожди и пулеметы. Очень дики Вот здесь зубные щетки, паста, мыло… […] Альбомы, подвиги, потоки света, Что некогда упали на людей, Сидящих рядом. Подвиги былые В суровом оформленье. Те же лица На фотографиях. Последний час Перед расстрелом. Избавленье. Ветер. Машина. Гавань. Южная заря. А на стене — рекламы пароходов. Лиловый сумрак дальнего причала. Великолепье Зондских островов. («Обычная гостиница», 1943–1956 [497] )

497

Луговской В. Обычная гостиница // Луговской В. Собр. соч.: В 3 т. Т. 3. С. 146–147.

…Ночь Берлина, Дурацкие седые лампионы, Висюльки фонарей, собачья старость И сон о девятнадцатом столетье, Могучем, толстом, радостном уюте, Достойно бородатом. «Stille Nacht» — Святая ночь. Раскормленные елки… […] Кружились вальсы. Маленькие руки Бродили по горшочкам с резедой. Кипела вся германская кастрюля, И шейки там гусиные носились В безумном кипятке, и Вагнер пил Стаканами спокойное столетье. («Берлин, 1936 год» [первоначальное название — «Берлин 1936»], 1943–1956 [498] )

498

Луговской В. Берлин, 1936 год // Там же. С. 183, 184.

Отдельного обсуждения заслуживает вопрос о том, насколько такая «нарезка» вообще характерна для композиции больших стихотворений, писавшихся по-русски белым пятистопным ямбом после «Вольных мыслей». В целом резкие смены темы в таких стихотворениях можно наблюдать и у других авторов — современников Луговского: у Анны Ахматовой в «Северных элегиях», у Георгия Шенгели в стихотворениях 1920–1930-х

годов. Однако только у Луговского чередующиеся фрагменты настолько невелики по объему, а контраст между ними настолько подчеркнут, что повествовательный метод в его стихотворных монологах может быть осмыслен как монтаж.

На аналогичном принципе основаны и прозаические наброски Луговского, напоминающие сценарную «раскадровку» неигрового — или, как бы сказали тогда, видового фильма:

Волшебная ночь Ореанды [499] . Зацветание мира. Синий колодец луны и пятна от нестерпимого света…

Дом, обдуваемый весенним ветром. Всюду дзоты, обрушившиеся, гнилые. Глина на откосах…

Москва-река. Маячок на канале — зеленая могилка. Шлюзы. Голосок поезда. Сосны и синицы.

Верба и ее зацветание. Днем первые лиловые тени. Далекие трубы радио. Вечером далекие самолеты и вспышки ракет…

А снег растаял и растаяла снежная баба с морковными губами. Снегурочка. Рано, рано куры запели [500] . Зеленые переходы снов…

(Из прозаического наброска к поэме «Снег» [501] )

499

Ореанда — курорт в Крыму близ Ялты.

500

Цитата из хора «Проводы Масленицы» из оперы Н. Римского-Корсакова «Снегурочка» (либретто Н. А. Римского-Корсакова по пьесе-сказке А. Н. Островского): «Ой, раным-рано куры запели…»

501

Материалы к творческой истории… С. 680.

Иосиф Гринберг показывает, что при доработке стихотворений, не имевшей идеологического смысла, Луговской еще усиливал в них контрастность «монтажных склеек». Так, при переработке прозаического наброска в стихотворение «Снег» Луговской ввел в текст контрастную «склейку»:

Бомбоубежища, шаги, ворота, И вдруг салют в неистовом полете Шипящих, страстных, радужных огней [502] .

По-видимому, Луговской осмыслял монтажные принципы поздних стихотворений как текстуальную проекцию особого, дискретного переживания реальности.

502

Там же. С. 679.

Мне ничего не надо. Я хочу Лишь права сказки, права распадаться На сотни образов, на тысячи сравнений, На миллионы маленьких вещей, Откуда снова возникает цельность, Большие руки ласковых героев И чудеса и песни. Нестерпимо Горит луна над поворотом дач. (Из первого варианта поэмы «Москва» [503] )

Само «оправдание» монтажной поэтики в этом стихотворении перебивается по принципу монтажа резким визуальным образом горящей над дачным поселком луны.

503

Там же. С. 697.

Аркадий Белинков: «необарочное» сопротивление

Второй автор, чье творчество знаменует перелом в развитии советской семантики монтажа, — Аркадий Белинков. Если Луговской входил в ЛЦК, то Белинков в 1939–1944 годах учился в Литературном институте [504] сначала в семинаре по поэзии бывшего лидера ЛЦК, Ильи Сельвинского, потом — в семинаре по прозе Виктора Шкловского, некогда — главного адепта монтажа, потом — противника «советского барокко».

504

Куда перевелся из Института философии, литературы и искусства.

В 1942–1943 годах Белинков написал роман «Черновик чувств», который предполагал подать в качестве своей дипломной работы [505] . 29 января 1944 года литератор, за чьим вольнодумным поведением к тому времени уже следили на уровне ЦК ВКП(б), был арестован органами госбезопасности и через полгода приговорен Особым совещанием при НКВД СССР к 8 годам исправительно-трудовых лагерей за «контрреволюционную агитацию». Основным материалом для обвинений послужили произведения молодого литератора [506] .

505

Название романа, по словам Белинкова (сохраненным в протоколе допроса в НКВД), предложил ему М. М. Зощенко, прочитавший текст в рукописи.

506

Подробнее о «деле Белинкова» и Литинституте см.: Костырченко Г. В. Сталин против «космополитов». Власть и еврейская интеллигенция в СССР. М.: РОССПЭН, 2009.

За написанные уже в лагере повести и пьесу в 1950 году Белинков получил второй — теперь 25-летний — срок. После реабилитации и освобождения в 1956 году он стал известным критиком и литературоведом, в 1968 году вместе с женой, Натальей Белинковой, бежал через Югославию в США, где в 1970 году умер от инфаркта. В 1996 году Наталье Белинковой из архива Федеральной службы безопасности (бывшего КГБ СССР) были переданы тексты, изъятые у Белинкова при обысках в 1944 и 1950 годах, — в том числе роман «Черновик чувств». В 1998–2000 годах они были опубликованы.