Маска Атрея

Хартли Эндрю Джеймс

— Пожалуй, нет. Грек?

— Если верить паспорту, — ответил Кернига. Дебора не поняла, считать ли это шуткой. — У него были и другие бумаги, но их никто не в состоянии прочесть. Я отправляю их на перевод. В спальне второй мертвец. Взгляните на него и скажите, узнаете ли. Пожалуйста, приглядитесь как следует, мисс Миллер. Потом спускайтесь вниз и расскажите мне все, что еще не рассказали, и мы попробуем понять, насколько серьезные у вас неприятности.

Он сердито пронесся мимо нее к лестнице, добавив на ходу:

— Если бы вы рассказали мне о лаборатории, мы смогли бы узнать этот адрес несколько дней назад и два человека были бы живы. Вам стоит задуматься.

Дебора остановилась как вкопанная, словно

он дал ей пощечину. С другого конца коридора на нее смотрел Кин; взгляд его был суровым, обвиняющим. Дебора быстро отвела глаза. Лицо пылало, рот приоткрылся, словно она пыталась найти слова для ответа, словно что-то из того, что она могла бы сказать, было полезно, истинно или хоть сколько-нибудь адекватно.

Глава 60

К тому времени, как она добралась домой, дождь стих и над дорогами поднимался пар. Хоры сверчков и лягушек снова завели свои песни. Дебора тяжело выбралась из машины в густой, жаркий ночной воздух. Душная влажность, плотная, как в турецкой бане, высосала из нее всю душевную энергию, оставшуюся после разговора с Кернигой в Пальметто.

На самом деле это был не столько разговор, сколько словесное избиение, потоки брани насчет ее назойливого любительства, ее абсурдной потребности скрытничать с единственными людьми, которые могли предать правосудию убийц Ричарда, и ее вины за смерть двоих греков. Кин, который присоединился к ним позже, на сей раз довольствовался тем, что смотрел и слушал. Дебора не плакала — и не собиралась плакать, но после нескольких неубедительных заявлений о невиновности и возмущении просто сидела молча и соглашалась со всем, зная, что спорить бессмысленно, зная — и это было гораздо хуже, — что фэбээровец прав.

Да, верно, сначала у нее были серьезные причины относиться с подозрением к полиции и в особенности к Керниге, и верно, что подозрительное отношение к Керниге сохранилось и после сообщения о его службе в ФБР, потому что он продолжал скрывать от нее информацию, но это было шатким оправданием ее тактики. В конце концов, как следователь он имел полное право рассказать ей ровно столько, сколько считал нужным. Она же, с другой стороны, такого права не имела и, в сущности, сделала достаточно, чтобы быть обвиненной в препятствовании правосудию. Многое зависело от того, что выскажет греческое правительство ФБР по поводу неспособности защитить его граждан. Лично Дебора была абсолютно уверена, что греческое правительство ничего такого не скажет, но факт, что она, возможно, избежит ответственности, никак не уменьшал ее вины.

— Все, что от вас требовалось, — рычал ей в лицо Кернига, — взять телефонную трубку. Все, что от вас требовалось, — сказать: «Знаете что, агент Кернига? Готова спорить, они повезут этот ящик в университет Джорджии, чтобы датировать его по радиоуглероду». Вот все, что вам надо было сделать. Вы стали бы героиней дня. Но вам этого было мало, да?

Она не могла придумать, что сказать в ответ. Не могла оправдаться даже перед самой собой. Почему она помчалась в Афины, не сказав им? Делала ли она это ради Ричарда, распутывая, что стоит за его смертью, из якобы дочернего долга? Возможно. Несколько менее достойный вариант, пришедший ей в голову уже по дороге домой и вонзающийся в мозг, как гвоздь, состоял в том, что ее поступок продиктован желанием произвести впечатление на Кельвина. От этой мысли она почувствовала себя маленькой и пустой.

— Кем вы себя возомнили? — спросил Кернига. — Детективом-любителем, идущим по следу и опережающим профессионалов благодаря своему гению? Ваше расследование не только отбросило нас назад и стоило жизни двум людям, оно даже не обнаружило ничего важного. По-вашему, это все — вопросы археологии? — закончил он, словно придя в ужас от абсурдности этой идеи. — Она здесь ни при чем. Знаете, мисс Миллер, для хорошо

образованной женщины вы редкая дура.

Его тирада еще гремела у Деборы в голове, когда ночь опустилась на тихую квартиру. Она пробовала завести музыку, смотреть телевизор, но и то и другое казалось неуважением, грубостью по отношению к погибшим и к настроению, от которого она не имела права отделываться. Покорившись тишине и чувству вины, она полежала в постели, глядя на вентилятор под потолком, ощущая его дуновение на потной коже. Потом встала, включила компьютер и проверила почту. Ничего. Она ожидала записки от Кельвина, но, возможно, было только к лучшему, что сейчас ей не придется иметь дело с его переживаниями. Он, несомненно, имел полное право недоумевать и обижаться на то, как она вела себя с ним по дороге из Афин, но она уже что-то предчувствовала, и это было важнее их зарождающихся чувств. Хотя вряд ли он с этим согласится.

Но и это не было всей правдой. Было что-то еще, что вывернуло ее наизнанку еще до разговора с Кернигой и Кином: ощущение, что она подпустила Кельвина слишком близко и теперь надо немного отстранить его, чтобы он не задушил ее ухаживаниями. Мысль заставила Дебору нахмуриться. Возможно, уверенность в себе и гордый изоляционизм, которые так хорошо помогали ей с тех первых школьных дней, когда она почувствовала, что отличается от других девочек, внезапно обратились против нее, как верный пес, внезапно набросившийся на хозяина. Пожалуй, дважды. Потому что, сидя в одиночестве перед рассеянным сиянием монитора, глядя на пустой почтовый ящик, она вдруг подумала, что желание отстраниться от Кельвина и желание скрыть свои находки от ФБР могут на самом деле быть одним и тем же.

И ты только что это поняла? Знаешь, Дебс, Кернига прав. Для хорошо образованной женщины ты редкая дура.

Она вдруг обратила внимание на моргающий огонек автоответчика, включила воспроизведение и услышала знакомый голос, изысканный и немного чопорный.

— Привет, Дебора.

Этот голос вернул ее назад, к ночи, когда все началось, к ночи, когда погиб Ричард.

— Привет, Маркус, — отозвалась она, словно он стоял перед ней.

— Сожалею, что потерял вас в Греции, — продолжал Маркус. — Я шел по другому следу, который снова привел меня сюда. Послушайте, Дебора, нам надо поговорить. Дело... — Он с трудом подбирал слова, голос внезапно стал немного выше, чем раньше, в нем появилась настойчивость. — Дело, которое мы изучали... это совсем не то, что мы думали. Я не уверен, но... — Он помолчал, и Деборе показалось, что она слышит какое-то движение на заднем плане. — Я вам перезвоню, — закончил он.

Второго сообщения не было.

Глава 61

Дебора вернулась к компьютеру. Маркус перезвонит. И даже если нет, она, вероятно, узнала не меньше него. Он понял, что тело и все остальное — подделки, что их маленький крестовый поход оказался напрасен, вот потому и голос был таким...

Смятенным?

...беспокойным. Разочарованным. Хорошо знакомое ей чувство.

В этом объяснении был некоторый смысл, но тревога осталась. Что-то тут не так. Дебора вывела на экран поисковик «Гугл» и уставилась на моргающий курсор в строке ввода. Потом пальцы медленно набрали пять букв: «Атрей».

Экран моргнул, опустел, а потом начал выдавать первые из нескольких тысяч ответов: студенческие задания по греческой мифологии, краткие изложения древней трагедии, версия игры «Подземелья и драконы», происходящей в Древней Греции, даже кое-какие фотографии праздника в Микенах... В ее нынешнем настроении солнечный свет и улыбающиеся лица казались нелепыми.

Дебора вернулась на предыдущую страницу и добавила в строку поиска другие слова: «Агамемнон», «фолос», «золото», «Шлиман»...

Ничего. Предложение проверить орфографию.