Маскарад для эмигранта

Репецкий Анатолий

– Смотреть в глаза, – меняется одна, другая, третья пара; на лбу у Марии капельки пота. – Возьми его за руку, смотри в глаза, – все повторяют обращение-мольбу, каждый по-своему, вставляя новые слова, сбиваясь и запинаясь, но все всем понятно, хоть и звучит это на разных языках, но принимается на одном – сердечном. Мария сама больше смотрит им в глаза, чем на нить с кольцом. Мне кажется, что кольцо начинало вращаться по приказу, идущему от ее руки, а руке команду подавали ее глаза, прикованные к глазам партнеров. Наконец круг свободен, из него вышла последняя пара, только я и командир стоим возле Марии. Она взяла меня за руку и негромко сказала: «ты будешь моим сыном». Сказала по-русски, и я, не знающий ни единого слова на этом языке, сразу все понял. Мы уже знали, что под Альмой вместе с ее мужем погиб и ее сын, тем не менее, для всех это стало неожиданностью. Но нас ждала вторая, еще большая.

– Вы

помните, что наш кузнец был холостяком и жил в этой кузнице? – Получив из толпы слова подтверждения, она продолжает, – этот человек отныне займет его место, – и протягивает Каспару ключ, и добавляет насчет того, что условия у тебя намного лучше: пристроена такая прекрасная спальная комната.

Каспар принял ключ с самым невозмутимым видом, отвесив вежливый поклон в сторону Марии, затем ко всем остальным.

Мария по его просьбе переводит.

– Спасибо вам за доверие, я постараюсь стать хорошим кузнецом. Я поздравляю наших новобрачных, желаю вам сохранить это столь внезапное обручение на долгие и счастливые дни совместной жизни. Моя кузница открыта для вас в любое время дня, – тут командир сделал паузу и продолжил с лукавой улыбкой, – и ночи, тем более, что мне нужно срочно выучить русский язык.

После этого он обратился к своей команде.

– Друзья мои, будем считать, что это определено небесами, поэтому подчинимся их святой воле. Вспомните: там, у моря нам удалось отыскать половинку жернова, и она, эта половинка, долгое время оставалась для нас совершенно ненужным камнем. До тех пор, пока мы не получили второй камень, и он превратил нашу находку в самую нужную на свете вещь – жернов, который дал нам хлеб и с ним жизнь! Так давайте же возблагодарим Господа за то, что он ниспослал каждому из нас его вторую половину, и вместе вы творение Божье, а порознь бесполезная и никчемная вещь, просто каменюка!

Признаться, такой речи от нашего командира мы не ожидали. Последовали слова утешения в его адрес, но Каспар попросил нас не сокрушаться сильно по поводу его участи, он считает, что все образуется и будет хорошо.

– Надеюсь, что вы понимаете, что это сделано для маскировки и никого ни к чему не обязывает. Ну а там, как Всевышний вас рассудит, хотя я старалась, – подвела итог Мария. Затем она взяла меня за руку и сказала: «пошли, сынок, домой». По дороге, на все мои попытки добиться объяснения происходящему, я получил одну единственную фразу: он сам этого хотел. Я догадался, что вчерашний разговор в ее доме был, очевидно, по этому поводу, и в итоге они приняли столь неожиданное для нас решение.

На второй день Каспар внезапно исчез, но поскольку Мария не выразила по этому поводу ни малейшего беспокойства, мы поняли, что все идет по плану. Действительно, через две недели двери кузницы распахнулись, и мы увидели Каспара, колдующего вокруг яркого пламени горна. Оказалось, эти дни он провел в деревне Чегелек, практикуясь у местного кузнеца, который был знаменитостью в своем деле – лучшим мастером от Ак-Мечети и до Ак-Шейха. Лет через пять, подобной известности достиг и Каспар, недаром он имел неугомонный характер. В деревнях от Кунана до самой Евпатории не было ему равных в кузнечном мастерстве.

– Он что, так и остался холостяком? – поинтересовалась Елена.

– Конечно, нет. Мария и Каспар полюбили друг друга очевидно с первого взгляда. Но врожденное благородство этой женщины не позволило просто взять и женить на себе Каспара. «Я не могу, пользуясь положением старосты, забрать тебя, это будет нечестно по отношению к остальным женщинам, хотя уверена, что против никто не скажет ни слова». Так заявила она ему в тот вечер. «Но и отдавать тебя я никому не собираюсь; поживи пока что в кузнице, а там увидим». Не обошлось и без недоразумений. Скоро в деревне поползли слухи о тайных посещениях кузницы местными вдовушками. Мария, конечно, ужасно мучилась, но не подавала виду. Тогда я решился вступиться за честь этих двух людей, которых любил одинаково сильно. Я отправился туда вечером тайком от матери (я стал называть ее мамой с первого дня). Тайком потому, что мне было запрещено ходить в кузницу. Каспар иногда заходил к нам по воскресеньям узнать, как идут мои дела. С ее стороны эти посещения также не поощрялись: мне казалось, что они нарочно мучили друг друга. Когда стемнело, я спрятался в кустах сирени, а вскоре увидел как в пристройку проскользнула женщина. Тогда я подкрался ближе, и через стену навеса услыхал бурные звуки любовных утех. Признаюсь, я долго к ним прислушивался, поймите меня правильно, мне нужен был голос мужчины, но он его не подавал, а по нечленораздельному мычанию определить автора было невозможно. Хотя, если признаться честно, для меня все это было очень интересно, ведь мне уже было почти

пятнадцать. Ничего не добившись, я решил заглянуть в окошко кузницы, где горел свет, как я думал для отвода глаз. Каково же было мое удивление, когда я увидел за верстаком моего воспитателя, мастерившего что-то при свете плошки. Я снова занял пост в кустах, и когда парочка завершила свои любовные труды, дождался выхода мужчины и отправился за ним по пятам. Так мне удалось установить личность донжуана: им оказался наш Фломажо. Каспар взял его в кузницу молотобойцем; никто другой так не подходил на эту должность по физическим данным, как он. Находчивый молотобоец убедил доверчивую супругу, что в кузнице, иногда даже поздно вечером, случается выполнять сверхурочную работу. Прибытие нашего отряда в Кунан, конечно же, не смогло окончательно восстановить демографическое равновесие деревни: вдовствующих женщин оставалось еще довольно много. Неизвестно, может быть, чувствительная душа Фломажо возмутилась именно против этого факта, и он принялся восстанавливать справедливость в меру своих нерастраченных сил? Как бы то ни было, я обязан был что-нибудь предпринять для реабилитации Каспара, ибо версия, что именно кузнец принимает вдовушек, занимала в слухах главное место. Я измучился в поисках выхода, но все решилось само собой. Вскоре грянул мой день рождения, и мы с мамой Марией решили пригласить всех французов, правда, без жен – разместить всех в нашем маленьком домике просто не представлялось возможным. Таким, как он выглядит сейчас, он стал после того, как мы с Каспаром пристроили еще две комнаты. Итак, все члены нашей команды явились строго в назначенный срок, кроме Фломажо. С праздничного стола уже была убрана посуда, на нем почетное место занял огромный пирог с пятнадцатью свечками; я как раз сбирался их задуть, когда вбежал запыхавшийся Жюль Фломажо. Его появление и без того привлекло бы внимание, но ко всему в его кудрях торчал изрядный клок сена; его же следы были и на костюме.

– Жюль, дружище, ты что, на сенокосе так задержался? – сразу вцепился в него Лангар, – смотри, весь в сене, и где ты его отыскал, этот сенокос, так рано?

– Какой там сенокос! Я своей корове корм задавал вот и запачкался.

– Постой, постой, да у тебя ведь щеки в пудре и румянах, если ты только не целовался со своей коровой, то откуда этот парфюм? – не отставал Лангар.

Следует заметить, что насчет пудры ход был явно нечестный, ибо на молотобойце никаких улик, кроме сена не наблюдалось. Но бедняга Жюль явно растерявшись, вытащил платок и начал усиленно вытирать лицо. Все дружно рассмеялись. Перекрывая смех, к Марии обратился Гильом.

– Госпожа Мария! Есть слух, что наша деревня собирает деньги для покупки племенного быка, но скажите, какая нужда тратить деньги, если можно просто обменять его на Фломажо! Уверяю вас, вдовы Тарпанчи нам еще и доплатят в знак благодарности. А меня поставьте на место Жюля!

– А почему тебя? у тебя жена еще молодая, – возмутился Лавуазье, – я хочу быть молотобойцем.

– Ничего подобного, ты слишком стар для такой работы, – запротестовали остальные, – вернее не ты, а твой молоток! – Все потонуло в хохоте; смеялись до слез все, включая и самого Жюля. Со всеми смеялась и Мария; я был счастлив: наконец все прояснилось.

Вскоре в наш дом постучались сваты – Лавуазье и Гильом со своими женами, они и сосватали, как положено по русским обычаям Марию за Каспара. Пир свадебный не устраивался, все прошло тихо, и Каспар стал моим отцом. А в положенное время у них родилась дочь Нина.

– Значит Нина, если я не ошибаюсь…

– Да, Лена, ты не ошибаешься, я носил ее на руках, когда Нина была маленькой, так все и осталось. Хотя, если быть справедливым, то она не меньше нянчится со мной сейчас, чем я тогда. Еще добавлю: все пары, обрученные у кузницы, сохранили верность новым семейным узам до конца дней своих. Сейчас здесь живут их дети.

– Скажите, Георг, как все-таки прошла ваша первая встреча с русским начальством, – поинтересовался Макаров, – или оно вас не навещало?

– Буквально через некоторое время нашу деревню посетил урядник, он из Евпатории двигался в Ак-Мечеть. Высокое начальство ничем особо не интересовалось, и сделало остановку, чтобы поговорить со старостой. У нас, собственно, было подозрение – старый чиновник только ради нее и заехал в Кунан. Он уже слышал, что в деревню вернулись израненные воины и послал писаря, чтобы тот поговорил с кем-нибудь из них. Писаря повели к Жульену, больше было не к кому, у него нога забинтована и по-русски у него неплохо выходило. Натерли ему ногу сажей, чтоб пострашней было, а лицо мелом, для бледности. Случилось же так, что когда писарь вошел Жульен спал, и во сне по-французски и заговорил. Писарь ногу смотреть не стал, выскочил и к уряднику, трясется, заикается, слова сказать не может.