Масоны
Шрифт:
– Это недурно!
– подхватил Лябьев.
– Да, - согласились и дамы.
Углаков еще хотел что-то такое рассказывать, но в это время послышались шаги.
– Кто бы это такой мог приехать!
– проговорил с досадой Лябьев и вышел прибывшему гостю навстречу.
По гостиной шел своей барской походкою князь Индобский. На лице хозяина как бы изобразилось: "Вот кого еще черт принес!" Князь, чуть ли не подметивши неприятного впечатления, произведенного его приездом, поспешил проговорить:
– Я до такой степени нетерпеливо желал воспользоваться вашим разрешением быть у вас...
– Очень вам благодарен, -
– Неужели я так опоздал!
– произнес окончательно сконфуженным тоном князь, быстро вынимая часы и смотря на них.
– В самом деле, четыре часа! В таком случае, позвольте, я лучше другой раз явлюсь.
– Как это возможно! Откушайте с нами!
– остановил его Лябьев.
– Не взыщите только: чем богаты, тем и рады!.. Позвольте только, я представлю вас жене моей.
– О, благодарю вас!
– воскликнул с чувством князь и, будучи представлен дамам, обратился первоначально, разумеется, к хозяйке.
– Вас я знал еще девочкой, потом слышал вашу артистическую игру, когда вы участвовали в концерте с теперешним вашим супругом.
Затем князь отнесся к Сусанне Николаевне:
– Вам я еще прежде имел честь быть представлен почтенным Егором Егорычем. Как его здоровье?
– Он нехорошо себя чувствует.
– Ах, как это жаль!
– произнес опять с чувством князь и за обедом, который вскоре последовал, сразу же, руководимый способностями амфитриона, стал как бы не гостем, а хозяином: он принимал из рук хозяйки тарелки с супом и передавал их по принадлежности; указывал дамам на куски говядины, которые следовало брать; попробовав пудинг из рыбы, окрашенной зеленоватым цветом фисташек, от восторга поцеловал у себя кончики пальцев; расхвалил до невероятности пьяные конфеты, поданные в рюмках. Все это, впрочем, нисколько не мешало, чтобы разговор шел и о более серьезных предметах.
– Вы все время оставались у Феодосия Гаврилыча?
– спросил князя хозяин.
– Нет, я вслед же за вами уехал... Завернул только на минуточку к нашему земляку Тулузову.
– Qui est се monsieur [176] Тулузов?
– сказали в один голос Лябьев и Муза Николаевна.
Сусанна же Николаевна смутилась несколько и вместе с тем слегка улыбнулась презрительной улыбкой.
– Это теперешний наш гран-сеньор, - начал объяснять князь, - ничтожный какой-то выходец... Он хотел было пролезть даже в попечители гимназии, но я все-таки, оберегая честь дворянства, подставил ему в этом случае немного ногу.
176
Кто это Тулузов? (франц.).
Читатель знает, как князь подставлял Тулузову ногу.
– А зачем он здесь живет?
– поинтересовался Лябьев.
– Затем, что участвует в здешнем откупе; кроме того, две - три соседние губернии имеет на откупу, и, кажется, в этих операциях он порядком крахнет.
– Отчего?
– спросил Лябьев.
– Оттого, что, как вы, вероятно, это слышали, Москве и даже всей северной полосе угрожает голод. Об этом идут теперь большие толки и делаются предуготовительные распоряжения; но откупа, как известно, зависят от благосостояния простого народа. Интересно,
– Вывернутся, будьте покойны, да и состояние ещё себе наживут! подхватил Лябьев.
– Может быть, - не оспаривал князь, - вообще, я вам скажу, невыносимо грустно последнее время ездить по Москве: вместо домов графа Апраксина, Чернышева, князя Потемкина, князя Петрова, Иванова, что ли, вдруг везде рисуются на воротах надписи: дом купца Котельникова, Сарафанникова, Полушубкина! Во что ж после этого обратится Москва?.. В сборище каких-то толстопузых самоварников!.. Петербург в этом случае представляет гораздо более отрадное явление.
– А нашей губернии угрожает голод?.. У нас тоже был очень дурной урожай?
– спросила Сусанна Николаевна князя.
– По-моему, более, чем какой-либо другой!
– отвечал он ей и потом стал расспрашивать Лябьева, где в Москве ведется самая большая игра: в клубах или частных домах; если в домах, то у кого именно? Лябьев отвечал ему на это довольно подробно, а Углаков между тем все время потихоньку шутил с Сусанной Николаевной, с которой он сидел рядом.
– Не кушайте так много, - у нас голод!
– шепнул он ей, когда Сусанна Николаевна взяла было, кажется, весьма небольшой кусок индейки.
– А сами вы зачем так много кушаете?
– заметила ему, в свою очередь, Сусанна Николаевна.
– Мне надобно много кушать... По вашим словам, я еще мальчик: значит, расту; а вы уж выросли... Постойте, постойте, однако, се monsieur то же вырос, но ест, как удав, - шептал Углаков, слегка показывая глазами на князя, действительно клавшего себе в рот огромные кусищи.
– Перестаньте!
– унимала его Сусанна Николаевна.
Но шалун не унимался.
– Monsieur le prince [177] , - отнесся он к Индобскому, - когда кит поглотил Иону в свое чрево, у китов тоже, вероятно, был в это время голод?
177
Господин князь (франц.).
– Не знаю-с, - отвечал тот, совершенно не поняв, что хочет сказать Углаков, и снова продолжал разговор с Лябьевым.
– Перестаньте!
– повторила еще раз и даже сердитым тоном Сусанна Николаевна.
– Ну, не буду, - произнес Углаков и в самом деле совершенно притих.
По окончании обеда князь все-таки не уезжал. Лябьев, не зная, наконец, что делать с навязчивым и беспрерывно болтающим гостем, предложил ему сесть играть в карты. Князь принял это предложение с большим удовольствием. Стол для них приготовили в кабинете, куда они и отправились, а дамы и Углаков уселись в зале, около рояля, на клавишах которого Муза Николаевна начала перебирать.
– Сыграй что-нибудь, Муза!
– попросила Сусанна Николаевна.
– Я так давно не слыхала твоей игры.
Муза начала играть, но избранная ею пьеса оказалась такою печальной и грустною, что Сусанне Николаевне и Углакову было тяжело даже слушать эти как бы сердечные вопли бедной женщины. Муза догадалась об этом и, перестав играть, обратилась к Углакову:
– Нет, что тут играть!.. Спойте лучше нам, Петр Александрыч!
Тот при этом весь вспыхнул.
– Какой же я певец!
– проговорил он, потупляясь.