Масоны

Писемский Алексей Феофилактович

– Как какой певец?.. Очень хороший!
– возразила ему Муза Николаевна.

– Какой же хороший, когда я совсем не пою!
– упорствовал Углаков.

– Что такое вы говорите!
– сказала уж с удивлением Муза Николаевна. Аркадий, подтверди, пожалуйста, поет или нет Петр Александрыч!
– крикнула она мужу в кабинет.

– Поет, - отозвался тот.

– И хорошо поет?

– Хорошо!

– Это, я вижу, Петр Александрыч мне не хочет доставить удовольствия слышать его, - сказала Сусанна Николаевна.

Углаков окончательно переконфузился.

– Нет-с, вы ошибаетесь... Если это доставит вам удовольствие, то я готов сейчас же...
– проговорил он, держа по-прежнему глаза потупленными вниз.

При таком

ответе Сусанна Николаевна, в свою очередь, сконфузилась и тоже потупилась.

– Конечно, доставите удовольствие, пойте!
– подхватила Муза Николаевна и приготовилась аккомпанировать.

– Но что же я буду петь?
– спросил ее Углаков.

– Спойте: "Нет, доктор, нет, не приходи!"

Углаков отрицательно потряс головой.

– Ну, "Черный цвет"...

Углаков и это отвергнул.

– "Соловья"!
– предложила было ему Муза Николаевна.

– Как это возможно!
– воскликнул Углаков.
– Нам сейчас только Аграфена Васильевна божественно спела "Соловья"! Разве мою любимую "Le petit homme"? [178]– придумал он сам.

– Eh bien! [179]– одобрила Муза Николаевна и стала аккомпанировать.

178

Неточное название песни Беранже "Le petit homme gris" "Подвыпивший". Перевод текста песни см. в примечании.

179

Хорошо! (франц.).

Углаков запел хоть и не совсем обработанным, но приятным тенорком:

"Il est un petit homme, Tout habille de gris, Dans Paris; Joufflu comme une pomme, Qui, sans un sou comptant, Vit content, Et dit: Moi, je m'en... Et dit: Moi, je m'en... Ma foi, moi, je m'en ris! Oh qu'il est gai, qu'il est gai, Le petit homme gris!" [76]

Сусанна Николаевна при этом улыбнулась. Углаков, заметив это, продолжал еще с большею резвостью:

"A courir les fillettes, A boire sans compter, A chanter Il s'est couvert de dettes; Mais quant aux creanciers, Aux huissiers, Il dit: Moi, je m'en... Il dit: Moi, je m'en... Ma foi, et cetera, et cetera"...

пел Углаков вместо слов и затем снова перешел к песенке:

"Quand la goutte l'accable Sur un lit delabre, Le cure De la mort et du diable Parle a ce moribond, Qui repond: Ma foi, moi, je m'en... Ma foi, moi, je m'en... Ma foi, et cetera, et cetera"...

Слушая эти два куплета, Сусанна Николаевна имела, или, по крайней мере, старалась иметь, совершенно серьезное выражение в лице.

– Вы убедились, наконец, как я скверно пою!
– обратился к ней Углаков.

– Вовсе нет!.. Мне нравится ваше пение, - возразила она, - но я желала бы, чтобы вы нам спели

что-нибудь русское.

– Спойте вот это теперь!
– сказала Муза Николаевна и быстро забегала своими пальчиками по фортепьяно, а также и Углаков совсем уже по-русски залился:

Ехали бояре из Нова-города, Красная девица на улице была; Всем нашим боярам по поклону отдала, Одному ж боярину пониже всех, А за то ему пониже, что удалый молодец. Стал молодчик девицу спрашивати: – Как тебя, девушка, по имени зовут?..

– Пощади, Углаков!
– Ты в словах, а Муза в аккомпанементе бог знает как путаете!

– Не верьте! Вы отлично это пропели!
– подхватила с своей стороны Сусанна Николаевна.

– Merci, madame!
– произнес Углаков, расшаркавшись перед нею и пристукнувши при этом каблуками своих сапог, чем он, конечно, хотел дать комический оттенок своей благодарности; но тем не менее весьма заметно было, что похвала Сусанны Николаевны весьма приятна ему была.

– Говорят, хорошо очень идет "Аскольдова могила" [77] , и Бантышев в ней отлично поет?
– спросила она затем.

– Превосходно, неподражаемо!
– воскликнул Углаков.
– Спел бы вам, но не решаюсь, - лучше вы его послушайте!

И затем разговор между собеседниками перешел исключительно на театр. Углаков очень живо начал описывать актеров, рассказывал про них разные анекдоты, и в этом случае больше всех выпало на долю Максиньки, который будто бы однажды горячо спорил с купцом о том, в каких отношениях, в пьесе "Горе от ума", находится Софья Павловна с Молчалиным: в близких или идеальных. Первое утверждал купец, по грубости своих понятий; но Максинька, как человек ума возвышенного, говорил, что между ними существует совершенно чистая и неземная любовь. Слышавши этот спор их, один тогдашний остряк заметил им: "Господа, если бы у Софьи Павловны с Молчалиным и было что-нибудь, то все-таки зачем же про девушку распускать такие слухи?!" "Благородно!" - воскликнул на это громовым голосом Максинька и ударил остряка одобрительно по плечу. Хоть подобный анекдот и был несколько скабрезен, но ужасно развеселил дам. Сусанна Николаевна вообразить себе без смеху не могла, что мог затеяться такой спор, и вообще весь этот разговор о театре ей показался чрезвычайно занимательным и новым. Несмотря на свою духовность и строгую мораль, Марфина вовсе не была сухим и черствым существом. Чуткая ко всему жизненному, она никак не могла ограничиться в своих пожеланиях одной лишь сферой масонства. Между тем пробило восемь часов. Сусанне Николаевне пора было ехать домой.

– Нельзя ли тебе меня проводить?
– сказала она сестре.
– Наши лошади еще не пришли из деревни, а на извозчике я боюсь ехать.

– Конечно, проводим, - отвечала Муза Николаевна и велела было заложить в возок лошадей; но лакей, пошедший исполнять это приказание, возвратясь невдолге, объявил, что кучер, не спавший всю прошедшую ночь, напился и лежит без чувств.

– Как же я доберусь теперь до дому?
– произнесла Сусанна Николаевна.

– Очень просто, я велю тебе взять хорошего извозчика и пошлю с тобою человека проводить тебя, - отвечала Муза Николаевна.

– Но зачем это, для чего?
– проговорил каким-то трепетным голосом Углаков, слышавший совещание сестер.
– У меня моя лошадь здесь со мною... Позвольте мне довезти вас до вашего дома... Надеюсь, что в этом ничего не будет неприличного?

– Ей-богу, я не знаю, как это по московским обычаям принято?
– спросила сестру, видимо, недоумевавшая Сусанна Николаевна.

– По-моему, вовсе ничего нет тут неприличного... Меня из концертов часто молодые люди довозят, если Аркадий едет куда-нибудь не домой.