Масоны

Писемский Алексей Феофилактович

Тот, с своей стороны, не отставал неистово курить и на некоторые мгновения совершенно скрывался от Миропы Дмитриевны за густыми клубами табачного дыма.

– Очень жаль!
– проговорил он в такой именно момент.
– И тем досаднее, что Людмила все-таки девушка прелестная.

– Урод, чудище теперь она стала!
– воскликнула Миропа Дмитриевна.

– Что такое вы говорите, бог вас знает!.. Людмила - урод!..
– произнес насмешливо майор.

– Вы не верите?.. Ну, погодите!.. Выйдите на улицу... на тротуар!.. Первое окно от ворот из спальни Людмилы... Она иногда сидит

около него!..

Майор по-прежнему насмешливо пожал плечами, но послушался Миропы Дмитриевны; Людмила, как нарочно, в это время сидела, или, лучше сказать, полулежала с закрытыми глазами в кресле у выставленного окна. Майор даже попятился назад, увидев ее... Перед ним была не Людмила, а труп ее. Чтобы не мучить себя более, он возвратился к Миропе Дмитриевне.

– Да, она переменилась несколько, - сказал он, садясь на свое место.

– Не несколько, а она, я вам говорю, урод!
– настаивала Миропа Дмитриевна.

– Нет, не урод!
– не согласился майор.

Миропа Дмитриевна вышла, наконец, из себя.

– Аггей Никитич, скажите, сколько вам лет?
– воскликнула она.

– Около сорока, - отвечал тот, удивленный таким вопросом.

– А мне всего еще только тридцать пять лет!
– ввернула Миропа Дмитриевна и солгала в этом случае безбожнейшим образом: ей было уже за сорок.
– И я хоть женщина, - продолжала она, - но меня чрезвычайно удивляет ваше ослепление.

– В чем мое ослепление?
– перебил ее с досадой майор.

– Касательно Людмилы!
– отвечала ему резко Миропа Дмитриевна.
– Будемте рассуждать хладнокровно.
– Вы влюблены в нее?

Такой вопрос поставил в затруднение майора.

– Влюблен, если вы хотите, - отвечал он с несколько трусливою решительностью, - или назовите иначе это чувство, но я очарован красотою Людмилы, как и вы также были очарованы этим.

– Ах, пожалуйста, оставьте нас, женщин, в покое!.. Мы совершенно иначе судим друг о друге!..
– вывертывалась Миропа Дмитриевна из прежде ею говоренного.
– Но вы - мужчина, и потому признайтесь мне откровенно, неужели же бы вы, увлекшись одним только хорошеньким личиком Людмилы и не сказав, я думаю, с ней двух слов, пожелали даже жениться на ней?

– Пожелал бы!
– отвечал майор, не задумавшись.

У Миропы Дмитриевны при этом все лицо перекосилось от злой гримасы: майор просто показался ей сумасшедшим.

– Значит, - начала она припирать его к стене, - вы готовы жениться на девушке некрасивой, у которой есть обожатель и у которой будет скоро залог любви к тому, и это еще когда Людмила соблаговолит за вас выйти, - а она вовсе не думает того, - и согласитесь, Аггей Никитич, что после всего этого вы смешны вашими воздыханиями и мечтаниями!

Майор молчал. Он сам смутно сознавал, что в отношении своей влюбчивости был несколько смешон; но что прикажете делать с натурой? Как забрались у него в мозг разные идеальные представления касательно семейства Рыжовых, так они и не выходили до сих пор из головы.

– Нечего вам об этой пустой девчонке и думать!
– благоразумно посоветовала ему Миропа Дмитриевна и потом, как бы что-то такое сообразив, она вдруг сказала: - А я все-таки хочу выпить за ваше повышение!..

Шампанского, конечно, у меня нет, но есть отличная, собственной стряпни, наливка - вишневка!..

– Недурно!.. Идет!..
– воскликнул майор, так как подошел уже час, когда он привык пить водку.

Миропа Дмитриевна сходила за вишневкой и вместе с нею принесла колбасы, сыру. Налив сей вишневки гостю и себе по бокалу, Миропа Дмитриевна приложила два пальца правой руки ко лбу своему, как бы делая под козырек, и произнесла рапортующим голосом:

– Честь имею поздравить, ваше высокоблагородие, с получением майорского чина!

Зверев, усмехнувшись и проговорив, в свою очередь, уже начальническим тоном: "благодарю!", протянул Миропе Дмитриевне свою руку, в которую она хлопнула своей ручкой, и эту ручку майор поцеловал с чувством, а Миропа Дмитриевна тоже с чувством поцеловала его, но не в голову, а второпях в щеку, и потом они снова занялись вишневкой, каковой майор выпил бокальчиков пять, а Миропа Дмитриевна два. Вино, как известно, изменяет иногда характер и мировоззрение людей: из трусов оно делает храбрецов, злых и суровых часто смягчает, равно как тихих и смирных воспаляет до буйства. Нечто подобное случилось и с моими собеседниками: майор стал более материален и поспустился на землю, а Миропа Дмитриевна, наоборот, несколько возлетела над расчетами жизни.

– Вам надобно выбрать жену не с богатством, - принялась она рассуждать, - которого вы никогда не искали, а теперь и подавно, когда сами вступили на такую прекрасную дорогу, - вам нужна жена, которая бы вас любила!

– Которая бы любила!
– согласился майор.

– И была бы при том хозяйка хорошая!..
– направляла прямо в цель свое слово Миропа Дмитриевна.

– Да!
– согласился и с этим майор.

– Кроме того, - продолжала Миропа Дмитриевна, - вы не забывайте, Аггей Никитич, что вам около сорока лет, и, по-моему, странно было бы, если б вы женились на очень молоденькой!..

– Что ж тут странного?
– возразил майор, как бы даже обидевшись.

Миропа Дмитриевна заранее предчувствовала, что этот пункт будет у них самый спорный.

– Я сейчас вам докажу!
– начала она со свойственною ей ясностью мыслей.
– Положим, вы женитесь на восемнадцатилетней девушке; через десять лет вам будет пятьдесят, а ей двадцать восемь; за что же вы загубите молодую жизнь?.. Жене вашей захочется в свете быть, пользоваться удовольствиями, а вы будете желать сидеть дома, чтобы отдохнуть от службы, чтобы почитать что-нибудь, что, я знаю, вы любите!

– Да, я нынче стал очень любить сидеть дома и читать книги!
– сознался Аггей Никитич.

– Ну, вот видите, и теперь вдумайтесь хорошенько, что может из этого произойти!
– продолжала Миропа Дмитриевна.
– Я сама была в замужестве при большой разнице в летах с моим покойным мужем и должна сказать, что не дай бог никому испытать этого; мне было тяжело, а мужу моему еще тяжельше, потому что он, как и вы же, был человек умный и благородный и все понимал.

Миропа Дмитриевна ударила майора в совершенно новую струну его доброго сердца, о которой он, мечтая о молоденькой и хорошенькой жене, никогда прежде не помышлял.