Масоны

Писемский Алексей Феофилактович

– В таком случае, я лучше совсем не женюсь!
– решил он с некоторой дозой почти отчаяния.

– Это тоже нехорошо!
– не одобрила и этого Миропа Дмитриевна. Представьте вы себя стариком... вам нездоровится... вам скучно... и кто же вас разговорит и утешит?.. Неужели прислуга ваша или денщик ваш?

– Что прислуга?.. Они не понимают ничего!..
– отозвался майор и затем, подумав немного, присовокупил: - Мне иногда, знаете, когда бывает очень грустно, приходит на мысль идти в монахи.

Миропа Дмитриевна, услышав это, не в силах была удержаться и расхохоталась.

– Чтобы вас обобрали там, как всегда обыкновенно у нас в монастырях обирают.

–

Обобрать у меня нечего!
– заметил мрачно майор.

– Да ту же пенсию вашу всю будут брать себе!
– пугала его Миропа Дмитриевна и, по своей ловкости и хитрости (недаром она была малороссиянка), неизвестно до чего бы довела настоящую беседу; но в это время в квартире Рыжовых замелькал огонек, как бы перебегали со свечками из одной комнаты в другую, что очень заметно было при довольно значительной темноте ночи и при полнейшем спокойствии, царствовавшем на дворе дома: куры и индейки все сидели уж по своим хлевушкам, и только майские жуки, в сообществе разноцветных бабочек, кружились в воздухе и все больше около огня куримой майором трубки, да еще чей-то белый кот лукаво и осторожно пробирался по крыше дома к слуховому окну.

– Что же там такое происходит?
– спросил майор, первый увидав суматоху на половине Рыжовых, и не успела ему Миропа Дмитриевна ничего ответить, как на крыльце домика показалась, вся в белом, фигура адмиральши.

– Madame Зудченко, madame Зудченко! Где вы?
– кричала она.

– Я здесь, здесь!
– откликнулась та, подбегая к решетке сада.

– Доктора, доктора, madame Зудченко!.. Моя старшая дочь, Людмила, умирает!
– продолжала кричать с крылечка адмиральша.

– Сейчас, сейчас!
– отвечала Миропа Дмитриевна, не находя впопыхах задвижки, чтобы отпереть садовую калитку.

– Мамаша, Людмила вас зовет: ей еще хуже!
– послышался голос Сусанны из распахнутого ею окна.

– О, спасите, спасите нас!
– неистовствовала старушка, ломая себе руки.

– Я привезу вам доктора!
– вмешался майор и, накинув на себя шинель, быстро пошел.

Миропа Дмитриевна между тем, забыв, конечно, в эти минуты всякие неудовольствия на Рыжовых, бережно ввела старушку на лесенку и, войдя к ним в квартиру, прошла в комнату больной, где, увидав стоявшую Сусанну и поняв сразу, в чем тут дело, проговорила той:

– Ну, вы, душенька, выйдите!

– Сестру надобно причастить!
– попыталась сказать Сусанна.

– Это после, погодите, - перебила ее Миропа Дмитриевна, - но теперь вы прикажите моим горничным, чтобы они пришли сюда, а то ваша старушонка очень глупа.

Сусанна повиновалась ей.

Майор через какой-нибудь час привез доктора и ни много ни мало тогдашнего главного врача воспитательного дома, который был в белом галстуке и во фраке, с несколько строгою и весьма важною физиономией. Аггей Никитич подцепил его где-то уж на вечере и оттуда привез. Ведомый майором, доктор, слегка поклонившись адмиральше и Сусанне, вошел к больной, которую застал в беспамятстве. Расспросив обо всем шепотом Миропу Дмитриевну, он написал длинный рецепт с несколькими подразделениями и сказал, чтобы сейчас послали в аптеку.

– Я полагаю, что родным больной надобно быть подальше от нее! заметила Миропа Дмитриевна.

– Непременно!
– подтвердил доктор.

Миропа Дмитриевна после того, выйдя к ним, строго объявила:

– Ну, mesdames et monsieur, доктор просит вас всех уйти ко мне, на мою половину.

Агаше своей она приказала что есть духу бежать в аптеку.

Адмиральша, Сусанна и майор перешли в квартиру Миропы Дмитриевны и разместились

там, как всегда это бывает в минуты катастроф, кто куда попал: адмиральша очутилась сидящей рядом с майором на диване и только что не склонившею голову на его плечо, а Сусанне, севшей вдали от них и бывшей, разумеется, бог знает до чего расстроенною, вдруг почему-то кинулись в глаза чистота, порядок и даже щеголеватость убранства маленьких комнат Миропы Дмитриевны: в зальце, например, круглый стол, на котором она обыкновенно угощала карабинерных офицеров чаем, был покрыт чистой коломянковой салфеткой; а про гостиную и говорить нечего: не говоря о разных красивых безделушках, о швейном столике с всевозможными принадлежностями, там виднелось литографическое и разрисованное красками изображение Маврокордато [28] , греческого полководца, скачущего на коне и с рубящей наотмашь саблей. Маврокордато этот, случайно или нет, но только чрезвычайно смахивал лицом на Зверева, так что Аггей Никитич сам даже это замечал. Прошло около двух часов; адмиральша и Сусанна беспрестанно посылали пришедшую и стоявшую перед ними их старушонку справляться, уехал доктор или нет, и каждый раз получали ответ, что нет еще!

Зверев все это время сидел, облокотившись на стол и опустив свою голову, причем его штаб-офицерские эполеты низко-низко спускались с плеч.

Наконец снова посланная Юлией Матвеевной старушонка донесла, что доктор уехал, а вслед за нею появилась и Миропа Дмитриевна.

– Ну, что?
– спросили ее все в один голос.

– Ничего особенного; доктор только велел не беспокоить больную! отвечала она, хотя не было сомнения, что многого не договорила.

– А нам можно войти туда к ним?
– спросила адмиральша; щеки у нее подергивало при этом, губы дрожали.

– Да, нам бы туда!
– произнесла тихо Сусанна.

– Туда вы можете идти, но к больной не входите!
– полуразрешила им Миропа Дмитриевна.

– Мы и не войдем к ней!
– сказала Сусанна и увела мать, поддерживая ее под руку.

Миропа Дмитриевна, оставшись вдвоем с майором, опустилась в утомлении на кресло.

– Плохо, значит?
– сказал тот, не поднимая головы и не оборачиваясь к Миропе Дмитриевне.

– Очень даже!.. Я не сказала, но доктор объявил, что она безнадежна.

– Почему же безнадежна?
– переспросил майор, не изменяя своей позы.

– Она выкинула неблагополучно!
– сказала тихо Миропа Дмитриевна. Доктор обещал, как приедет домой, прислать своего помощника, чтобы был около нее.

Майор при этом потер себе лоб.

– А мне тоже можно просидеть у вас тут и подождать, чем эта история кончится?
– сказал он, как бы и усмехаясь.

– Конечно, можно!
– произнесла с легким восклицанием Миропа Дмитриевна, хотя немножко ее и кольнуло такое желание майора.
– Однако я опять пойду туда!
– присовокупила она.

– Но мне, разумеется, нельзя даже на минуту пойти с вами?
– попытался было майор.

– Без сомнения, нельзя!
– отвечала ему уже отрывисто Миропа Дмитриевна и ушла.

Майор принял свою прежнюю позу, и только уж наутро, когда взошло солнце и окрасило верхушки домов московских розоватым отливом, он перешел с дивана к окну и отворил его: воздух был чистый, свежий; отовсюду слышалось пение и щебетание всевозможных птичек, которых тогда, по случаю существования в Москве множества садов, было гораздо больше, чем ныне; но ничто это не оживило и не развлекло майора. Он оставался у окна неподвижен до тех пор, пока не вошла в комнату Миропа Дмитриевна.