Масоны
Шрифт:
– Да будто бы нашли ее платок с головы и сарафан на берегу тамошней речки.
– Вздор это!
– перебила торопливо Катрин.
– Конечно, вздор!
– подхватил и Тулузов.
– Вы совершенно справедливо предположили, что ее увез с собой Валерьян Николаич.
– Непременно!
– сказала Катрин, с одной стороны, с удовольствием подумавшая, что Аксинья не утопилась от ее бесчеловечного распоряжения, а с другой - это мучительно отозвалось на чувстве ревности Катрин. "Таким образом, - думала она, - эта тварь совершенно заменяет теперь меня Валерьяну и, может быть, даже милей ему, чем когда-либо я была!" Но тут уж в Катрин
Тулузов тоже ответил ей странным и весьма проницательным взором.
Еще с месяц после этой сцены Катрин жила в губернском городе, обдумывая и решая, как и где ей жить? Первоначально она предполагала уехать в которую-нибудь из столиц с тем, чтобы там жуировать и даже кутить; но Катрин вскоре сознала, что она не склонна к подобному роду жизни, так как все-таки носила еще пока в душе некоторые нравственные понятия. В результате такого соображения она позвала к себе однажды Тулузова и сказала ему ласковым и фамильярным тоном:
– Василий Иваныч, я думаю опять переехать на житье в Синьково.
– Что ж, это будет даже полезно для вашего здоровья, - отвечал тот.
– Вероятно!..
– согласилась Катрин.
– Но вы сядьте, Василий Иваныч, а то, ей-богу, мне неловко говорить с вами: вы всегда как будто бы слушаете мои приказания, тогда как я желаю советоваться с вами!
– Я только что вошел и не успел сесть!
– ловко вывернулся Тулузов и поспешно опустился на стул.
Затем продолжалось молчание, прервать которое Катрин как будто бы было неловко, да и Тулузов тоже точно бы не решался и держал свои глаза обращенными в сторону.
– Кроме уж моего здоровья, - стала продолжать прежний свой разговор Катрин, - где я тут буду жить?.. В нашем городском доме? Но я его скорей желаю отдать внаймы, чем поселиться в нем, потому что он слишком велик для меня, и я должна буду всю мебель и все перевозить опять из Синькова сюда.
– Разумеется, это будет очень затруднительно, - согласился с ее мнением Тулузов.
– И потом, для какого удовольствия я буду здесь жить?.. Чтобы в здешнем обществе бывать? Но оно мне давным-давно надоело.
– Зачем вам жить в здешнем обществе? По вашим средствам вы можете жить во всякой столице, где изберете себе знакомых, каких только пожелаете!.. проговорил на это Тулузов, уже слегка разваливаясь в кресле и как бы совершенно дворянским тоном.
– А если я надумаю ехать в Петербург или в Москву, вы поедете со мной?
– спросила стремительно Катрин.
– С удовольствием, если только вы прикажете!
– Да, непременно, а то я, откровенно вам говорю, без вас буду каждую минуту думать, что муж ко мне нагрянет.
Тулузов на это промолчал.
– А в Синьково, как вы думаете, посмеет он возвратиться?
– продолжала Катрин.
Тут уж Тулузов усмехнулся.
– Пускай попробует!..
– проговорил он.
– Собаки у нас злые, сторожа днем и ночью есть, и я прямо объясню господину Ченцову, что губернатор приказал мне не допускать его в ваши имения.
– Так и сделайте!
– разрешила ему Катрин.
– Пусть он жалуется губернатору... тот не откажется от своих слов... Но, Василий Иваныч, я прежде всего хочу вам прибавить жалованья... Что же вы с нас до сих
– Петр Григорьич, когда мне поручал все именья, так назначил три тысячи, - признался, наконец, Тулузов.
– И я вам такое же назначаю жалованье!..
– сказала Екатерина Петровна и самым любезным образом кивнула ему головой.
– Это как вам угодно!..
– согласился Тулузов, не обнаружив ни малейшего удовольствия от такого значительного повышения в платимом ему жалованьи.
В Синькове Катрин по-прежнему повела уединенную жизнь и постоянно видела перед собой одного только управляющего и больше никого. Для развлечения своего Екатерина Петровна избрала не совсем обычное для молодых дам удовольствие и, пользуясь осенней порошей, стала почти каждодневно выезжать со псовой охотой, причем она скакала сломя голову по лугам и по пахотным полям. Тулузов, сопровождавший ее всюду в этих случаях, ни на шаг, как подобает верному оруженосцу, не отставал от своей повелительницы, и однажды, когда он ловким выстрелом убил на довольно далеком расстоянии выгнанного гончими из перелеска зайца, Катрин не утерпела и воскликнула:
– Браво!.. Вы отлично стреляете?
– Да, я недурно стреляю, - отвечал Тулузов, молодцевато выпрямляясь на седле.
Катрин смотрела на него внимательно: он почти напомнил ей в эти минуты Ченцова.
– Как же муж мне говорил, что вы не охотник, и что он потому не брал вас с собою!
– сказала она.
– Валерьян Николаич ходил, собственно, не за охотой, - заметил, усмехнувшись, Тулузов.
– Именно, даже охотой нельзя назвать этой гадости, которую он позволял себе, - проговорила Катрин презрительным тоном.
Возвратясь на этот раз с охоты в каком-то особенно экзальтированном состоянии, она сказала Тулузову, когда он ее ссаживал с лошади:
– Василий Иваныч, я сегодня проголодалась и буду ужинать; приходите разделить со мной mon souper froid! [167]
– Благодарю вас!
– ответил Тулузов.
– Ну, смотрите же, je vous attends!.. [168] К десяти часам, не позже! проговорила Катрин.
Тулузов на это только поклонился и в десять часов был уже в большом доме: не оставалось почти никакого сомнения, что он понимал несколько по-французски. Ужин был накрыт в боскетной и вовсе не являл собою souper froid, а, напротив, состоял из трех горячих блюд и даже в сопровождении бутылки с шампанским.
167
мой холодный ужин! (франц.).
168
я вас жду!.. (франц.).
– Вы знаете ли, Василий Иваныч, - начала Катрин, усевшись с Тулузовым за стол, - что Валерьян заставил было меня пристраститься к вину, и не тогда, когда я сделалась его женой, нет!.. Еще прежде, когда я была девушкой, он приезжал иногда к нам поздно-поздно ужинать, и я непременно уж с ним беседовала и бражничала.
– Вы поэтому были очень влюблены в Валерьяна Николаича? поинтересовался Тулузов.
– Еще бы!
– воскликнула Катрин.
– Сколько же я безумств сделала для него!